Горько и больно осознавать, что за последнюю четверть века мы как общество так и не удосужились, а точнее — не захотели по-настоящему разобраться в том, что же на самом деле произошло с нашей общей страной. И это — невзирая на бесконечные споры на эту тему.
В то же время, и не в последнюю очередь — под воздействием официальной пропаганды, активно формируется представление о трагедии СССР как следствии некой исторической обреченности, своего рода «стихийном бедствии», предотвратить которое, мол, никто не мог. Более того, фактическая ликвидация Союза нередко подается как благо, поскольку она, якобы, позволила избежать войны всех со всеми, т.е., пресловутого «югославского варианта».
Это, конечно, очень удобно, когда нет виновных. Или есть, но не «здесь и сейчас», а где-то там, вне нашей досягаемости… Горбачев и Прибалтика, Ельцин и демократы, Украина и ЦРУ с Моссадом — вот стандартный набор «супостатов», тех, на кого всегда можно взвалить ответственность за происшедшее. Соответственно, сняв ее с себя. Как минимум, моральную. А ведь есть ещё политическая, юридическая и, наконец, историческая ответственность за все то, что случилось с Советским Союзом. Как же быть с этим?
Особенно, в условиях нашей страны, где, как известно, нет традиции предметной ответственности верховной власти, где правители практически неподсудны, что бы они ни вытворяли со страной и народом. А гражданам постоянно внушается мысль, что во всех российских бедах виноваты, главным образом, внешние и внутренние враги, в лучшем случае — предшественники ныне властвующих. Именно поэтому, как мне представляется, необходимо раз за разом возвращаться к теме развала Союза, настойчиво и последовательно поднимая «неудобные» вопросы, которые власть и причастные лица особенно хотели бы замолчать и поскорее предать забвению.
И так следует поступать до тех пор, пока вопрос об ответственности за развал не будет вновь возвращен в политическую повестку. Хотя бы на том уровне, на каком это имело место в 1996 и 1999 годах. Здесь имеются ввиду известные постановления Государственной Думы, подтверждающие юридическую силу для России результатов Всесоюзного референдума 17 марта 1991 года о сохранении Союза ССР и отменяющие Постановление Верховного Совета РСФСР от 12 декабря 1991 года «О денонсации Договора об образовании СССР», а также не доведенную, к сожалению, до конца процедуру импичмента Ельцину.
Учитывая во многом рукотворный характер всего того, что произошло с нашим государством, очень важно акцентировать внимание именно на развале Советского Союза (не прибегая к таким популярным ныне обозначениям как «распад», «крах», «гибель» и даже «крушение»), понимая под этим совокупность актов и действий органов власти и управления Союза, республик и автономных образований, их депутатов и должностных лиц, решений и действий политических и общественных объединений граждан, публикаций и передач средств массовой информации и пропаганды, которые прямо или косвенно подрывали конституционные основы существования, суверенитет и территориальную целостность СССР.
Развал Союза — это многосторонний процесс, включающий действия политико-правового, экономического, организационного и информационно-пропагандистского характера. Сюда же следует отнести целенаправленную деструктивную деятельность иностранных государств, зарубежных правительственных и неправительственных организаций.
Только говоря о развале, мы можем четко определить хронологические рамки данного процесса, связывая его начало и окончание с конкретными властными решениями и действиями — будь то республиканского или союзного уровня. В ситуации с Советским Союзом такими своего рода «реперными точками» правомерно считать 16 ноября 1988 года и 8 декабря 1991 года.
Для тех, кто подзабыл, напомню, что 16 ноября 1988 года — это день, когда впервые в истории страны высший законодательный орган одной из республик, входивших в состав СССР, открыто и грубо нарушил Основной Закон Союза, подверг ревизии основы конституционного строя союзного государства. Этим «дерзким парнем» оказалась малюсенькая Эстонская ССР, Верховный Совет которой в этот день принял Декларацию о суверенитете, существенные, но не согласованные с союзным Центром изменения и дополнения в республиканскую конституцию, а также ряд других беспрецедентных для государственно-правовой практики СССР решений (например, резолюцию «О Союзном договоре»).
Сутью и более глубоким смыслом одобренных эстонскими законодателями правовых актов стало не просто «несоответствие отдельных их положений Конституции и законам СССР», как это отмечалось в принятом «по горячим следам» Указе Президиума Верховного Совета СССР. Фактически был поставлен под вопрос суверенитет Советского Союза над частью его территории, важнейшим признаком которого являлось именно закрепленное в ст. 74 Конституции СССР верховенство общесоюзных законов над республиканскими.
С политической точки зрения эстонцы выложили своего рода «лакмусовую бумажку», на которой они сами проверили и продемонстрировали остальным республикам реакцию Центра на подобное «творчество». А с формально-юридической — было положено начало процессу развала Союза, хотя в тот период ещё потенциально возможны были и другие варианты развития событий. Например, в рамках жестко управляемой из Центра модернизации Союза.
Впрочем, те, кто полагает, что СССР распался сам собой, могут мне возразить: а как же все то, что предшествовало эстонским событиям? Как, в частности, армяно-азербайджанский конфликт по поводу Нагорного Карабаха? Разве не он открыл серию событий, разрушающих основы Союза? Разве не он первым показал и доказал хрупкость и уязвимость государственной конструкции Советского Союза, ее неспособность гибко реагировать на изменяющиеся условия существования страны?
Мой ответ будет отрицательным. Нет, сам по себе этот конфликт, в отличие от эстонского «казуса», не разрушал конституционные основы взаимоотношений Союза и союзных республик. Тем более, он не ставил под сомнение суверенитет Союза ССР над частью его территории. По крайней мере, в первое время это был хотя и кровавый, но все же сугубо локальный конфликт, не способный, при своевременном и решительном вмешательстве союзных властей, повлечь за собой далеко идущие последствия для региона и страны в целом.
Но этого сделано не было и, как следствие, мы получили «досрочную» и абсолютно рукотворную суверенизацию Азербайджана — соответствующий Конституционный закон был принят 23 сентября 1989 года (за 10 месяцев до принятия известной российской декларации). «Суверенным» стал Азербайджан, которому горбачевской политикой «учета существующих реальностей» союзный Центр фактически отказал в защите его конституционного права на территориальную целостность.
И, тем не менее, в азербайджанском законе, в отличие от прибалтийских деклараций, вы не найдете даже намека на возможность существования этой республики как независимого государства, вне рамок СССР. Такова правда, которую сегодня не очень хотят вспоминать.
Что касается конечной точки процесса развала, то этот исторический факт вроде бы не вызывает особых споров. Общеизвестно, что мнимая «смерть» СССР как субъекта международного права и геополитической реальности была зафиксирована руководителями трех славянских республик Союза 8 декабря 1991 года в Беловежской Пуще. Сделано это было тайно, заговорщицки, поскольку участники данного сборища прекрасно отдавали себе отчет в том, что их деяние является не только антиконституционным, но и подпадающим под определение государственного преступления.
Фактически в Вискулях «под рюмочку» изобрели удобную, прежде всего, «для внешнего пользования» (не зря ведь первым о принятых решениях проинформировали тогдашнего Президента США), формулу завершения государственного переворота, который ещё называют «демократической революцией» и который после своей острой фазы, которая длилась с 22 августа по 5 сентября 1991 года, перешел в фазу «странной войны» между пока ещё легитимным, но уже «импотентным» союзным Центром и набравшими значительную силу, формально ещё союзными, республиками. Понятно, что такое состояние не могло длиться бесконечно. Но, в то же время, оно не могло быть прекращено одним лишь объявлением об упразднении СССР.
Дело в том, что «узаконить» подобный шаг с одновременным устранением центральных органов государственной власти и управления Союза (именно в этом состояла главная цель Ельцина и его подельников), обойдя существующие на этом пути политико-правовые препятствия, можно было только через заключение между бывшими субъектами советской федерации некоего нового псевдосоюзного договора, альтернативного тому, настоящему, проект которого разрабатывался в течение 1990−91 годов, через заключение договора-имитации, договора-обманки, что и было сделано при помощи соглашения о создании СНГ.
А препятствий принципиального характера к «простой» ликвидации СССР было пять. Во-первых, официально не объявила о своей независимости РСФСР — крупнейшая союзная республика в составе СССР, как говорили раньше — его «становой хребет» и «несущая конструкция», без которой Союз действительно превращался в фикцию.
К тому же российские власти были крепко связаны с Союзом не только четкой волей собственного народа, выраженной на референдуме 17 марта 1991 года, но и ключевыми положениями действующей Конституции республики и Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Следовательно, у тогдашнего руководства России не было и не могло быть мандата на «упразднение» СССР.
Во-вторых, с юридической точки зрения СССР не мог прекратить свое существование в результате решения, принятого одной, несколькими или даже большинством республик, поскольку Договор 1922 года как правовая основа Союза давно утратил силу.
Чисто символическим был и статус «государств-учредителей Союза ССР». Он не давал «учредителям» никаких законных преимуществ перед другими республиками — ведь СССР был создан не как «союз государств», а как «одно союзное государство». К тому же власть в СССР по конституции принадлежала не республикам, а народу (ст.2), и повлиять на судьбу Союза они могли практически только одним способом — путем реализации своего права на выход из него. Но строго по процедуре, установленной союзным законом.
В-третьих, односторонние действия отдельных республик, направленные на прекращение существования СССР, грубейшим образом нарушали основополагающий принцип равноправия субъектов Союза и жизненные интересы тех, кто в принципе был не против остаться в его составе. Это относилось, прежде всего, к Казахстану и четырем среднеазиатским республикам, которые, при всей своей «суверенизаторской» риторике, тем не менее, не проявляли особого стремления к жизни вне СССР. Вспомним, каким шоком для них стало известие о Беловежском сговоре.
В-четвертых, в одночасье не мог быть нормально решен вопрос о более-менее справедливом разделе материального «наследства» СССР. Для этого требовались время и кропотливая работа — такая, которая предусматривалась Законом СССР от 3 апреля 1990 года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР».
Наконец, в-пятых, несмотря на все, вплоть до последнего дня, т.е., до 25 ноября 1991 года, продолжалась работа над проектом нового Союзного договора. Ни центральные, ни республиканские органы власти не принимали решений о прекращении этой работы, а фраза из скандального Заявления «Беловежских зубров» от 8 декабря 1991 года о том, что, мол, «переговоры по подготовке нового Союзного договора зашли в тупик», является откровенной ложью, что можно доказать документально. Наоборот, именно на заседании Госсовета 25 ноября 1991 года было достигнуто относительное согласие по большинству спорных пунктов и проект был отправлен на места для заключительного рассмотрения, а также передан для опубликования в печати.
В общем контексте данной статьи чрезвычайно важным является вопрос о том, что такое «правда о развале Союза»? Какой смысл мы вкладываем в это понятие? И как отделить правдивую интерпретацию событий 25-летней давности от политически ангажированных, конъюнктурных версий, полуправд и лжи?
Как известно, правда у каждого своя. Тем более, по такому сложному, противоречивому и крайне чувствительному вопросу как развал мировой сверхдержавы. Известный исследователь данной темы, американский историк и политолог Стивен Коэн, например, полагает, что на сегодняшний день в мире существует 6 или 7 базовых объяснений того, почему не стало Союза.
Спектр этих версий достаточно широк — от уже упоминавшейся «теории распада», приверженцы которой считают СССР изначально нежизнеспособной империей, искусственным образованием, распавшимся исключительно, либо, по преимуществу, в силу объективных, прежде всего, экономических причин, до сугубо конспирологической «теории заговора с целью уничтожения СССР», сторонники которой полагают, что всему виной предательство Горбачева и враждебная деятельность других «архитекторов развала» из числа высшего руководства СССР (Яковлев, Шеварднадзе и др.) и союзных республик (Кравчук, Ландсбергис, Гамсахурдиа и др.). Ну, а разрушитель Ельцин — это всего лишь более наглый, решительный и успешный продолжатель «гиблого дела» первого и последнего Президента Советского Союза. Не больше и не меньше.
Гипертрофированная персонализация субъективного фактора в процессе развала Союза, некритическое отношение к объективной стороне дела, т.е., к реальному состоянию страны, которая явно нуждалась в «капремонте», и вообще — откровенное нежелание рассматривать период перестройки (в т.ч., попытки модернизации союзного государства) во всей его сложности и противоречивости — все это фактически превращает патриотическую «теорию заговора» в зеркальное отражение либеральной «теории распада».
Официальная российская интерпретация происшедшего с Советским Союзом во многом созвучна «теории распада». Это и неудивительно, поскольку у ее истоков стояли люди, имевшие непосредственное отношение к развалу и Беловежскому сговору (Г.Бурбулис, С.Шахрай и др.).
Вместе с тем, за минувшие годы официальная версия претерпела определенные изменения. Так, если в ельцинскую эпоху Кремль занимал четкую антисоветскую позицию «a-la Гайдар», то с приходом к власти Президента В.Путина появились «проблески» объективности. Развал СССР стали представлять собственному населению и зарубежной публике как «крупнейшую геополитическую катастрофу ХХ века» и «трагедию, прежде всего, гуманитарного характера». Заговорили о русских как о самом большом разделенном народе, о том, что «Советский Союз развалился из-за внутренних причин, но не без помощи геополитических противников», и даже признали, что «мы сами это все отторгли когда-то, в начале 90-х годов, когда приняли решение о суверенитете Российской Федерации. Мы их освободили от себя…».
Как говорится, лучше и точнее не скажешь. Жаль только, что это верх того, что на сегодняшний день могла себе позволить российская власть. А ведь сказано ещё далеко не все. И это в условиях, когда вся базовая информация, которую до сведения общества хотели довести участники нескончаемого спора о причинах и виновниках развала, в той или иной форме до него уже доведена.
Следовательно, вопрос сегодня не в том, чтобы найти и предъявить народу некий новый «секретный протокол» по типу пресловутого пакта Молотова-Риббентропа, который перевернет общественные представления о тех судьбоносных событиях, а в том, чтобы на строго документальной основе показать реальные механизмы развала государства и раскрыть роль и степень участия в нем конкретных людей — прежде всего, облеченных разного рода властью (как т.н. первых лиц, так и депутатов, чиновников, партийных, политических и крупных общественных деятелей, руководителей СМИ и т. д.).
Желательно также по-новому взглянуть на ряд ключевых решений и событий того периода, которые у нас либо замалчиваются в угоду современной политической конъюнктуре, либо преподносятся однобоко и тенденциозно. Речь идет, в частности, о российской Декларации о государственном суверенитете и ее влиянии на судьбу Союза, об идее нового Союзного договора и разработке его проекта, о Всесоюзном референдуме о сохранении СССР, о т.н. Ново-Огаревском процессе, о ГКЧП и «ползучем» госперевороте Ельцина, о Беловежском сговоре и практической ликвидации союзного государства.
Таким образом, правда о развале Союза, если под ней понимать подтвержденное документами и прочими материальными свидетельствами (напр., показаниями непосредственных участников) новое политико-идеологическое объяснение того, почему с карты мира исчез СССР, нам необходима не только в качестве наглядного исторического урока разрушения собственного государства, как средство борьбы с фальсификациями отечественной истории, но и как идеологическое подспорье реинтеграции и укрепления современной российской государственности.
Несомненно, тот российский руководитель (Россия была и остается в центре всего, что происходит на постсоветском пространстве), который осмелится сказать стране и миру правду о развале Союза, совершит поступок революционного характера и уже одним этим фактом останется в отечественной истории с положительным знаком. Это, конечно, будет горькая и весьма болезненная правда, поскольку она неизбежно разрушит государствообразующий миф постсоветской России и заставит порвать с ельцинизмом как ее базовой политико-идеологической доктриной.
Но я глубоко убежден в том, что такая, очистительная правда необходима, если здесь, в России, действительно хотят положить конец продолжающемуся после 1991 года распаду общего геополитического пространства и вернуть себе историческую роль государства-интегратора — разумеется, в новых формах и современными методами.
Понятно, что подобный шаг со стороны России первоначально вызвал бы весьма бурную негативную реакцию среди соседей, усилил упреки в имперскости и реваншизме. Но эта реакция будет меняться в зависимости от того, какое направление впоследствии изберет само и задаст всему постсоветскому пространству Государство Российское. Особенно, если это будет курс на отвечающую запросам и вызовам ХХI века реинтеграцию, одной из целей которой стало бы создание на части территории прежнего СССР новой конфедерации.
В заключение хочу повторить ещё раз: правда о развале Советского Союза является делом будущего — неважно, близкого или более отдаленного. Но она нужна народу и стране, поскольку не удастся по-настоящему продвинуться вперед, пока не произойдет полного очищения от греха саморазрушения, равного христианскому греху самоубийства. А этот грех сегодня лежит на всех нас — прежде всего тех, кто пережил трагедию развала.
Зигмунд Станкевич — доктор юридических наук, академик Российской академии социальных наук, действительный государственный советник Российской Федерации 3 класса, в 1991 году — заместитель руководителя Информационно-аналитического центра Аппарата Президента СССР.