Год назад, 16 марта, я встречал приехавших в Ригу московских приятелей и сказал им, что у нас сегодня главный национальный праздник. В порядке садомазохистской шутки, конечно. Вот только наша – жителей Латвии – проблема в том, что никакая это на самом деле не шутка.
Просто сравните внимание СМИ — и здешних, и иностранных — к Дню памяти латышских легионеров и к другим праздничным и поминальным датам, официальным и неофициальным.
Неделю назад начальник Полиции безопасности Межвиетс предупредил в телеинтервью, что злокозненная Россия может использовать наше 16 марта для своих нужд. Подразумевалось, видимо, — для очернения образа Латвии, а то и для провокаций. Интересно, нашим начальникам правда не приходит в голову, что очернением и провокациями занимаются в первую устроители торжественных мероприятий в честь ветеранов подразделений СС? Что лучший способ избежать тыканья в тебя пальцами и криков “Дикарь!” — это перестать прилюдно и с явственным вызовом испражняться посреди евросоюзовской гостиной?
Год назад мои московские приятели — кстати, западники, в целом симпатизирующие Латвии — с искренним недоумением спросили, зачем это все латышам? Мол, СС — это же неприлично по любым европейским меркам, n’est-ce pas?
Неприличие происходящего очевидно, конечно, и многим латышам — оттого их так раздражает возбужденное внимание СМИ, особенно русских, к ежегодному мартовскому шествию двух с половиной замшелых ветеранов и не столь уж большой группы поддержки в лице депутатов и сумасшедших. Популярное мнение гласит, что событие государственного масштаба из Дня легионеров раздувают намеренно. Однако же напрашивающийся выход — просто перестать заниматься неприличными вещами, тогда и повода для скандала не будет — не рассматривается по определению. И данное обстоятельство говорит очень многое и очень важное о нашей стране. А значит, 16 марта и впрямь важней для нее, чем 18 ноября (в конце концов, День независимости кто только не празднует — в отличие от Дня ветерана СС) или 23 июня. Даром что мартовские шествия неофициальны, не слишком массовы, а отношение к ним в латышской среде весьма противоречиво.
Но запретить мероприятия в честь Латышского легиона и отказаться от нейтрального (в лучшем случае) или даже сдержанно-уважительного (как правило) отношения к его бойцам, предав вслед за всем миром буквосочетание СС анафеме, для Латвии никак невозможно. На кону вещи важнее репутационных рисков. На кону — базовые основы национальной самоидентификации.
История очень часто выступает в качестве такой базы. Евреев, независимо от гражданства и политических взглядов, объединяет память о Холокосте, армян — о геноциде 1915-го года, русских — память о Великой Отечественной. Русский может иметь паспорт, например, Латвии, быть ее патриотом, критически относиться к политике современной России — но представление о войне с Гитлером как о главном национальном жертвоприношении, победе над Гитлером как о главном национальном триумфе и о Гитлере и нацизме как об Абсолютном Зле для него — для меня! — незыблемо.
Лично мне тезис о нацизме как о черной дыре, не источающей ни кванта света, кажется не требующим доказательств. Но если кому-то доказательства нужны, пусть он, например, съездит в польский Освенцим и пройдется по лагерному музею, благо вход бесплатный.
Однако же именно близ Освенцима случилась показательная история, о которой я давеча услышал от знакомого. Он, будучи русским, работает в латышском коллективе и оказался на юге Польши в командировке с несколькими коллегами. Разговор об Освенциме, рядом с которым они проезжали, нечувствительно, но быстро перешел в эмоциональный спор. Все коллеги-латыши хором принялись доказывать моему русскому знакомому, что сталинский режим был хуже и преступнее гитлеровского, и в войне виноват именно он. Стоит учитывать, что на национально-идеологической почве они никогда не конфликтовали, что среди участников спора не было упертых националистов, что народ подобрался вполне интеллигентный.
Суть тут — не в аргументах в пользу концепции “СССР преступней Рейха” (часть из них можно найти у Резуна-Суворова и ему подобных). Суть — в самой установке. В распределении полюсов зла.
Понятно же, что для множества латышей Сталин — такая же точка отсчета негатива, как для множества русских — Гитлер. Если главная историческая трагедия — советская оккупация, то главный злодей — советский вождь.
И проблема тут — отнюдь не в признании усатого генералиссимуса злодеем. В конце концов, оснований считать его таковым у меня больше, чем у любого латыша — хотя бы потому, что моего народа, русского, Сталин и в относительных, и тем более в абсолютных цифрах уничтожил куда больше, чем латышского.
Проблема — в неизбежном выводе, следующим из утверждения: “самый плохой — сталинский СССР”. Потому что если он абсолют зла, то все, что ему противостояло, автоматически попадает в разряд пусть относительного, но добра. Включая Гитлера, Гиммлера, СС и Ваффен СС.
В чем смысл отстаивать право эсэсовских легионеров на ежегодные марши на виду у всего изумленного мира? Лукаво доказывать, что латыши, присягавшие Гитлеру, не имеют совсем-совсем никакого отношения к нацистским преступлениям (как будто в Легион не шли каратели из полицейских подразделений)? Хлопотать с отбеливателем над этим черным кобелем Баскервилей?
Если вонь от некоей субстанции очевидна всем, включая нелюбимую Москву и высокочтимый Вашингтон — на кой черт с таким упорством в нее лезть?
А вот именно затем, чтобы доказать самим себе тезис, основополагающий для всей национальной идеологии.
Разумеется, не симпатии к нацистским теориям и практикам заставляли адекватных интеллигентных латышей в окрестностях Освенцима заниматься косвенной адвокатурой Гитлера. Но концепция, сама по себе нацизм не оправдывающая, довела до этой адвокатуры всего в пару логических ходов.
И это худшая услуга, которую идеологи нынешней Латвии оказали моим согражданам-латышам.