Прославление Победы связано с осознанием того, что тогда наши недавние предки победили жуткое, абсолютное, ни с чем не сравнимое зло. Это согласие – нацизм есть зло уникальное – держалось очень долго, но потом начало разрушаться.
Вот, главный победитель Гитлера, сталинский СССР тоже был мрачной тиранией и тоже погубил множество невинных людей – нет, не то чтобы Гитлер хороший, просто он не уникально плохой…
Что же, при всех параллелях, которые можно проводить, нацизм был – и остается – явлением исключительным. Более того, нацизм намного опаснее, потому что он намного более живуч.
Я ничего не слышал о бандах юных коммунистов, которые убивают капиталистически выглядящих граждан. Зато неонацисты, убивающие «неарийцев», – явление, увы, хорошо известное.
И это связано с глубоким различием идеологий. Коммунизм соблазнял будущей утопией; когда стало ясно, что эта утопия неосуществима, он выдохся.
Нацизм соблазнял простой, грубой, переживаемой прямо сейчас радостью одичания, провала из цивилизации куда-то к легендарным древним германцам.
После войны люди задались вопросом: как? Как самая культурная нация в мире могла дойти до такого?
Были написаны толстые исследования, но мы легко можем выделить главную идею национал-социализма – идею племенной исключительности и племенной ненависти. Идею, что люди чужого племени не являются вполне людьми.
Впрочем, это не то чтобы идея, идеи обращаются к интеллекту, проповедь расового превосходства обращается к до-сознательным, очень глубоким психологическим, даже биологическим механизмам.
Люди очень долго жили племенами – и для одиночки отбиться от племени означало верную смерть. Входить в рассуждения о том, право ли твое племя, справедливы ли повеления его вождей, достойно ли обращаются с противником его воины, было невозможно – кто-то кого-то неизбежно должен съесть, постарайся, чтобы это мы их, а не они нас.
Со временем явились империи, для которых все подданные – это люди, религии, для которых все вообще люди – это люди, культура, гуманность – все это тормозило, но не могло уничтожить простых племенных инстинктов.
Держись своих, верь вождям, режь чужаков. Это поведение очень легко наблюдать и сейчас. До сих пор этнические конфликты – самые кровавые.
Нацизм (как и подражавшие ему восточноевропейские национализмы) обладал огромной энергией высвобождения того, что подавлялось религией и культурой как нечто постыдное и отвратительное.
Святой Бруно Кельнский и Кант учили разным вещам, но они безусловно сходились на том, что предаваться гордыне, ненависти и презрению нельзя. Некоторые природные порывы следует подавлять.
И вот национал-социализм вывел на свободу древних демонов – вы можете упиваться гордыней, ненавистью и презрением, и это будет одобряемо, даже обязательно. На волю выпустили огромную энергию человеческого распада, энергию, способную обрушить блестящую немецкую культуру прямиком в ад.
Бертольд Брехт сказал, что «еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада», и это совершенно верно – человеческая природа не изменилась, простые механизмы племенной идентификации как заводились, так и заводятся с пол-оборота.
Вот наши, с которыми мы переживаем экстатическое чувство единства, вот чужаки, по отношению к которым позволено все. Над ними можно издеваться, их можно убивать. При этом в чужаках может оказаться сосед, у которого открылась неправильная форма ушей – или неправильные взгляды.
Племенные страсти – это очень удобный и поэтому очень соблазнительный инструмент. Его будут пытаться использовать вновь и вновь. Послание «наша исключительно добродетельная нация веками страдала от злых чужаков» обращается к чему-то намного более глубокому, чем разум и культура, и поэтому обладает огромной мобилизующей силой.
А то, что было общим безусловным согласием, – это исключительное зло, это врата адовы, с этим нельзя иметь дело – постепенно размывается. И вот День Победы – это день, когда мы с бесконечной благодарностью вспоминаем: да, наши предки победили исключительное, уникальное зло.