От редакции News Front. Вниманию читателя пронзительные откровения неизвестного автора, обычного человека, любящего отца, «не бойца», ни публициста и ни политика, простого мужика, гражданина Украины, проживающего на территории, подконтрольной Украине, о войне “между Украиной и Украиной”. «Всем нам придется испытать то, что сегодня испытывает Восток. Без вариантов» – горестно констатирует он в своем рассказе о любви и ненависти, о прошлом и будущем.
Я не хочу уезжать.
Да и денег нет.
Я не хочу убивать.
Да и умения нет.
Я не хочу, чтобы в мой город пришла война.
А она неизбежно придёт.
Что мне делать?
Что нам всем делать?
Я, конечно, старый конь.
Из тех, кто глубоко не пашет. Но и борозды пока не портит. Чего стоит мое мнение? Не мне судить. Образованием мне не похвастать, денег больших не заработал, должностей высоких не занимал. Был когда-то кем-то; было время – по имени-отчеству звали. Было, да кончилось. Не по своему желанию и не по недостатку компетентности или усердия: просто времена изменились. И я смотрю на эти новые времена. Хотелось бы смотреть на них отрешенно, со стороны. Да вот: не получается. Слишком близко взрываются снаряды и слишком близко льется кровь. Вот уже зацепило Попасное – маленький, уютный городок Луганской области. Я был там – там живет родня моей первой жены. А значит – родня моего старшего сына.
Я помню те поездки. Я помню шокированных луганских ГАИшников при виде «Запорожца» с одесскими номерами. «Ты на ЭТОМ аж сюда приехал?!» Откуда им знать, что я – технарь, и руки у меня не из жопы, и мой «чарлик» бегает столько, сколько мне надо – потому что каждый винтик и каждое стопорное колечко в моих руках побывало, помылось в солярочке и любовно на место мною поставлено…
А теперь Попасное – невозможно представить – пограничный пункт между Украиной и Украиной. Который обстреливают все, у кого есть оружие. Все! И украинцы, и не совсем, и совсем не. И друг на друга кивают: это не мы, это они! Бей, стреляй, гони!
И только те, кто живут в этих маленьких, уютных городках, которые вчера есть, а сегодня уже нет – как Углегорск, как Славянск – они не задаются вопросами «Кто? Кто стрелял? Чьё прилетело?!» Им всё равно – действительно ли автобус в Волновахе попал под ГРАД, или его туда «попали». Им давно уже не любопытно, отчего могут взрываться бытовые кондиционеры. Им не становится смешно, когда президент показывает обложки российских паспортов журналистам и правителям супердержав: какая разница, кто стрелял? Какая разница, чьи паспорта? Сидит возле койки отец и мертвыми глазами смотрит на своего сына, 8-летнего мальчика, у которого в один миг оторвало обе ноги, руку и выбило глаза. А двумя этажами ниже, в специально охлаждаемом помещении на железной каталке лежит еще одно растерзанное тело: пятилетний братик этого мальчика. Ему уже не больно, и ему не холодно. Я представил себя на месте этого отца. Мне стало холодно, будто я лежу там, в специально охлаждаемом… До дрожи холодно.
Я, в общем-то, не смельчак. Скорее наоборот. И не боец. Скорее наоборот. Армию отслужил с 901-й военно-учетной специальностью: писарь-чертежник. Командиры ценили: мне нравилось в штабе. И работа нравилась. И я старался. Ушел в запас – сержант, старший писарь, командир отделения… Не боец, нет.
Но я представил себя на месте того отца, в Шахтерске. У которого один снаряд (сколько стоит один снаряд?) убил его младшего сына, и… страшно сказать, но лучше б убил и старшего. Чем вот так.
Что бы я сделал на месте этого отца? Я не боец… Но знаю наверное: я бы стал преступником. Я бы пошел против заповедей божьих и человеческих; против всех законов. Я бы убивал. Знаете как? Как Румата Эсторский, чтоб потом сказали: «…в общем, было видно, где он шел».
И я бы не спрашивал отзыв на пароль «слава Украине». И меня не остановил бы флаг Новороссии. Какая, б.., разница, если убит мой ребенок? Убит не мной, а вашей войной? Вы, ни один человек, не заслуживаете жизнь, если мой малыш заслужил смерть.
У меня двое родных сыновей.
Между ними разница в возрасте – ровно двадцать лет. Мне было 23, когда родился первенец. Отцовские чувства? В 23 года? Чушь собачья. Редкие, ох какие редкие минуты умиления – и долгие дни, в которых нет ничего, кроме раздражения и усталости. Нелюбящая жена, а потом – и нелюбимая. Вечный недосып, неизменное недопонимание… Да что там «недо»; мы вообще друг друга не слышали. Не о том… О другом. Прошло двадцать лет, и я снова стал отцом. Спасибо моей Любимой. Теперь я знаю, что такое отцовские чувства. Крепко знаю. Мне трудно воспитывать: я не могу долго сердиться, а если надо прикрикнуть – то уже через миг мой мальчик у меня на руках, и я не знаю, кому из нас в этот миг хуже: ему, что папа накричал, или мне, что на сына накричал…
– Оставь, не трогай, это не игрушка!
Глаза, любимые, неповторимые, единственные, бесценные глаза, полные слез и неподдельного горя:
– Зядина!!! Я поста хотел посопеть!!!
Это значит: жадина, я просто хотел посмотреть.
И глаза…
Мля…
Всё.
Нет никакого строгого отца: есть просто огненный клубок любви, который готов на что угодно, только чтоб не было вот этих слез и горя в этих глазах.
А зона вот этой вашей «АТО» всё ближе. И страшно будет, если меня лишат того, что я обрел аж в сорок три года. Всем страшно будет. Никто не будет в моих глазах иметь морального права жить дальше. Никто вообще.
А что оно, это «АТО»? Антитеррористическая бла-бла-бла. Чушь. На подавление террористов направляются бойцы спецназа, а не безработные неумехи-добровольцы, которые ждут тысячу гривен в день и страховку на миллион. Таких – большинство. Потом мы на Ютубе смотрим видео, как они плачут в плену, делая вид, что им очень горько и обидно за совершенные зверства… Да хер там ночевал. Им обидно, что президент оказался балаболом. Им обидно, что их командир – неграмотное чмо, которое не способно ни людьми управлять, ни тактику понимать. Отпусти их, пообещай еще денег – продолжат свои зверства. Это неискоренимо; это невозможно выбить. Ничем. Если у человека имеется способность убивать чужих детей, не задумываясь – то это невозможно ни исправить, ни излечить. Надо просто принимать как данность. С моей точки зрения – или убить совсем, или обрубить руки-ноги и стерилизовать. Чтоб был безвреден и не давал потомства. Чтоб генетический код человечества изменить: нельзя убивать себе подобных. Тем более – детей. Это путь к уничтожению нас всех: странно, чего тут непонятного? Какая нахрен разница, какие песни поют в ста километрах на восток от тебя? Тебе от этого денег меньше, или в доме жарко? Или жена не даёт?
Есть другие: идейные. Я общаюсь с ними регулярно – приходится. С одними – потому что мы в общих проектах в интернете. С другими – потому что это мои отец и мать. И брат. Впрочем, с роднёй проще. Мы всё-таки на оскорбления не переходим, пытаемся своё доказать и потом пожимаем плечами, видя невозможность этого. Так странно: одно воспитание, одни книги читали, в одни игры играли. Я не в состоянии это понять. Почему я вижу, что страна не просто катится в пропасть или уже в пропасти – а страны уже нет? Почему они не видят?
С «чужими» идейными общаться сложнее. Они чуть что – переходят на оскорбления, на личности, агрессию проявляют. Говорим-говорим, переписываемся в чате и вдруг фраза:
– О, вжэ ваткой запахло!
Почуяли, понимаешь, классового врага. Я давно для себя понял, что те, кто украинцы, и те, кто граждане Украины – это совсем разные люди, ментальность, цели и понятия. Это было еще в 80-х. Я был несколько дней во Львове. Мне еще и двадцати нет; я юн, наивен и не умею делать правильные выводы из увиденного. Впрочем, в то время я так не считал. Случилось так, что я проходил во Львове мимо старого кладбища. Низкий каменный забор, дремучие деревья над надгробиями… И надписи на надгробиях. Все – на украинском языке.
Мне, родившемуся в русскоязычной Одессе и никогда не бывавшему где-то за границей, вдруг «понялось»: я – за границей. Это уже не моя страна. Тут иностранцы живут, это их земля и это их культура. Вот эти надписи на памятниках, на украинском языке – они раз и навсегда запомнились мне. И дали понимание того, что Украина – это не территория. Это государство и люди, его составляющие. И что те, кого я знаю – никакого отношения к той, Львовско-Тернопольской; настоящей Украине, не имеют. В Крыму на русском языке разговаривают даже в селах. Это так, для прояснения. В Днепропетровской области в селах говорят по-украински. Ну, по крайней мере, они думают, что это украинский язык. В Донецкой – не был, не знаю. Но точно знаю, что на юге и востоке, эээ, «Украины» – надписи на памятниках на русском языке. На ПАМЯТНИКАХ – на РУССКОМ. Шо, бляха, непонятного? Люди оставляют свою память на языке, который считают для себя родным.
Вы мне покажите на одесских кладбищах хотя бы десять памятников с памятными надписями на мове. Не сто, не тысячу – десять. Я поста хотел посопеть.
А в 2004-м какой то телеканал провел эксперимент: бушевал майдан, шумела Оранжевая Революция; две машины отправились из Киева, одна на Восток, другая – на Запад. На Восток поехала машина, насмерть заклеенная оранжевыми ленточками, с огромным флагом «Так!» и перевернутой подковой (надо знать традиции и символы; подкову не вешают над дверью «рожками вниз» – это символ опорожнения, пустоты; подкову вешают «рожками вверх» – символ полной чаши), а еще у этой машины был матюгальник, из которого неслись вечные слова про то, что «ще не вмерли». Слова-обещания: еще ласты не склеили, но, типа, уже скоро. Вообще украинский гимн – это слова-обещания. Про то, как зажируем-запануем, как сдохнут все враги – и всё потом, в будущем. И ЕС у нас в перспективе, и безвизовый режим, и богатая страна, и москали подохнут: всё потом будет. И чем ближе обещания очередного кандидата к тексту гимна – тем вернее его изберут. Поехала оранжевая машинка на Восток; проехала через все крупные города, через сердце украинской экономики и промышленности – да и вернулась. Разочарованы журналисты: нет жареных фактов, нечего показать по ящику, кроме сочувственных улыбок и непонимания в глазах. Ну а шо: людям работать надо, а не гимны горланить и обещания слушать.
Результат обещаний – ну, я ж объяснил про подкову, да?
Вторая машина поехала на Запад. Бело-голубые ленточки, «покращення» и Партия Регионов. Гимн они не «спивали» почему-то: видимо, текст как-то не близок, не цепляет. Это у русских «Славься, страна, мы гордимся тобой!» – там не обещают. Там уже славят и гордятся. Ну, каждому по вере его – и получили. Одни в условиях экономической блокады запускают двухэтажные поезда и строят газопроводы через моря, другие в условиях мощной мировой поддержки не могут обеспечить своих граждан элементарно едой и работой. И курс гривны упал втрое. Не на треть, а втрое!
А бело-голубая машинка назад еле вернулась. И журналюгам было что показать на ТВ.
И подрезали на дорогах. И били. И материли. И проклинали.
Вот она такая, единая страна. Разница менталитетов: одни, на Востоке, просто хотят жить и работать, и говорить на своем языке, и чтить память своих предков так, как им думается правильным. Другие, на Западе, хотят того же. Но еще они хотят, чтоб те, кто волею НЕ ИМИ созданных обстоятельств живут с ними в границах одной страны, только восточнее и южнее – изменились внутренне. Чтоб говорили на их языке и чтили их героев. Чтоб избирали тех, кто красноречивее всех обещает. И чтоб верили в то, что «Украина понад усэ». А мы-то читали. Мы-то помним, слова немецкой песенки тридцатых годов про: Германия, Германия – превыше всего!
Русские вскорости доступно объяснили, что бывает с нациями, считающими себя превыше всего. И тем, что считают себя понад усэ – тоже объяснить могут.
Украина четко подразделяется на две ментальные группы – миролюбивые люди, желающие жить и работать, сохраняя свои традиции и мировоззрение – и агрессивные люди, желающие навязать любым способом, хоть кулаком хоть бомбой, свои традиции и мировоззрение.
«Чайка Максим: не забудем, отомстим!» – надписи в Одессе на стенах несколько лет тому.
Кому мстить?
Чего этот Максим добивался?
Что ему от того, что Одесса заговорит по-украински: жена научится получать множественные оргазмы? Или в лотерею миллион возьмет?
Вам КАКАЯ РАЗНИЦА, чтим мы Жукова или Бандеру, говорим по-русски или по-украински, слушаем Любэ или Руслану? Живем, пашем, платим налоги, детей растим – чтоб они тоже жили, пахали, создавали что-то, что другим нужно.
Вам какая разница, что Крым не наш теперь? Он двадцать три года наш был: что, мы из него построили второй Дубай? Или для граждан Украины в Крыму скидки были на проживание? Или теперь русские нас туда не пускают? Нет же: сами отгородились. Зачем? Территориальная целостность? Ну так это просто принцип. Не важно, что дотационный. Не важно, что украинцев там нет, и не было. Не важно, что у нас на развитие Крыма есть только обещания; а всё остальное слито из перевернутой подковы в золотой унитаз. Важно чтоб крымнаш. Вот эта упоротость – показатель чего – разума, государственности мышления, терпимости, толерантности – чего, мать вашу?!
Многодетной измотанной матери из Луцка имеет ли значение – бумажками какого цвета расплачиваться за хлеб и молоко? Главное ведь, чтоб муж детей своих любил и этих бумажек с работы приносил достаточно.
«Ненавижу москалей. Ненавижу всё кацапское. Я на своем компе удалил русский язык вообще.» – это было сказано по-украински, в игровом чате. Это я общался с человеком, которому нет еще 25 лет; он живет где-то в Тернопольской области. Дурачок, что ж ты сидишь, играешься в компьютерные игры, вместо – пообщаться с людьми поопытнее в жизни, да книги почитать? И понять, что на ненависти не строится ничего, кроме разрушения и горя?
Форумная подпись истинного украинского патриота:
«Как отличать нациста от националиста? Ответ: националист больше любит свою страну, чем ненавидит чужую».
Всё, приплыли. Отличили.
Вот только объясните, зачем в этой фразе нашлось место ненависти, и зачем вообще делить мир на своих и чужих.
Однополярный мир, многополярный… Моя дочка хочет планшет, а у меня нет денег, чтоб его купить. Она бы с ним играла, и она б на него скачала учебники: не нужно таскать в школу тяжелый ранец. Да мне похрен, сколько полярный вокруг мир, если у меня нет денег купить дочке планшет. И я не верю, что от изменения количества этих полюсов у меня прибавится денег. А главное – лично я никак на эту многополярность повлиять не могу. Влияют другие люди… Точнее – нелюди. Это они подогрели ненависть моих сограждан на Западе: ну не родился же какой-нибудь среднестатистический Тарасик со словами «москалей на ножи!»?
Это они «поддерживают кипение» сегодня на Востоке – там никто не хочет умирать! Но почему-то умирают.
И мне не важно, кто эти нелюди пофамильно. Меня беспокоит, что война всё ближе. Я понимаю то, о чем не хотят подумать другие; и мне странно, что они об этом не думают:
Украины уже нет.
Восток уже никогда добровольно не останется в составе Украины: слишком много горя принесла людям эта война. Они либо правы, либо их научило так русское телевидение – но вот это как раз не имеет значения! Имеет значение то, что никогда больше Донбасс добровольно не будет частью Украины.
А самозваная власть украинская и рада бы уже отпустить вожжи, да нельзя. Во-первых, экономическая зависимость от Востока. Говорить с трибун про «дотационный Донбасс» – одно, а реалии невозможности продавать сельхозпродукцию западных областей в ЕС – другое. Да и уголь дороже зерна.
Во-вторых, «отпустить» Донбасс – это подписать себе приговор. Восток уже давно приговорил и Порошенко, и Турчиноваа, и Яценюка и всех прочих, помельче. Но стоит им сейчас уступить – и Запад их приговорит еще быстрее. И в исполнение приведет. И не найдется в стране диспетчера, который выпустит за бугор самолет с бегущими украинскими политиками. Как не нашлось во всей стране переводчика для Порошенко в Мюнхене, и пришлось бедолаге говорить по-русски.
А что это всё значит? Это значит, что политического решения конфликта – нет.
Это значит, что война будет продолжаться. Пока собственные силы не иссякнут, пока у спонсоров останется желание поддерживать. И, стало быть, всем нам придется испытать то, что сегодня испытывает Восток. Без вариантов.
Есть один вариант: короткое силовое разрешение конфликта, разделение страны на Украину и Новороссию; но то, что согласны оставить в качестве Украины – оно настолько нежизнеспособно, что тут же полезет в новую войну. Просто от безысходности.
Так что на самом деле вариант только один: полная, тотальная победа одной из сторон. И жуткий геноцид. Потому что недовольных много останется. Скрытых, не воюющих, таких как я, и таких, что еще тише меня. Не обязательно пророссийских или проукраинских. А просто недовольных. Но когда пожар тушат – то тушат полностью.
…Я живу в доме, который принадлежит моей жене. Этот дом построил ее прадед. В нем родилась ее бабушка, мать, она сама, наши дети. Мы не хотим продавать его и уезжать. Да и как продать: в нынешних условиях на это старье и покупателя не найти.
А я не хочу брать в руки оружие и идти убивать. Даже тех, кто уже запятнал себя кровью. Даже детской. Ну, как бы, их надо убить, я жалости к ним не испытываю, но я не «волк – лесной санитар», я просто вот: каков есть.
Я не хочу уезжать.
Да и денег нет.
Я не хочу убивать.
Да и умения нет.
Я не хочу, чтобы в мой город пришла война.
А она неизбежно придёт.
Что мне делать?
Что нам всем делать?
Смотрю сюжет: с цветами встречают вернувшихся героев АТО.
Смотрю сюжет: протестуют против мобилизации.
Смотрю сюжет: плачущая молодая женщина говорит в объектив – «главное, чтоб живым вернулся».
А зачем он туда поехал?
Потом смотрю сюжеты с Луганска (Донецка, Артемовска, Дебальцево, Волновахи…) – люди никого с цветами не встречают. Люди не протестуют против мобилизации. Люди не просят вернуться живыми. Люди просят – кричат, кричат! – только об одном:
ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ!!!
Они ее уже увидели.
Скоро и мы увидим.
А потом – Западная Украина увидит.
Может, лучше послушать, чего сейчас просит Донбасс? Чем потом выть про «Остановите войну»? Ведь поздно будет!
Вас, убийц, уже не простили. Но еще готовы – пока – забыть. Не остановитесь, пойдете и дальше на поводу у нелюдей, «поддерживающих кипение» – не только не простят. Но и накажут.
Страшно накажут.
Чтоб долго помнилось.
В-общем, будет видно, где он шел…