В понедельник, первого мая, Россия будет отмечать День весны и труда, в прошлом День международной солидарности трудящихся. В целом, с тем или другим названием, этот день является праздничным почти в сотне стран мира.
Первоначальный смысл — борьба трудящихся за свои права, был далеко не праздничным. Впрочем, он давно уже актуален только для достаточно узкого сегмента левых партий. Его размывание шло параллельно с размыванием социально-классовой структуры общества. «Синие воротнички», «белые воротнички», «золотые воротнички», перетекание основных трудовых ресурсов в бывших индустриальных странах в сферу обслуживания, вынос промышленного производства в страны третьего мира, разведение позиций собственника и управляющего, при котором номинальные миллионы «собственников» (акционеров) конкретного предприятия могли принадлежать к социальным низам, а высокооплачиваемые наёмные управленцы («пролетарии умственного труда») составляли верхушку общества — всё это до неузнаваемости изменило структуру общества конца XIX — начала ХХ века, когда праздник возник.
Сегодня эти изменения не просто продолжаются. Они нарастают и ускоряются. Общество меняется быстрее, чем мы успеваем это осознавать. Ещё быстрее меняется организация производства. Востребованные и высокооплачиваемые вчера профессии оказываются ненужными сегодня. Во многих случаях снижаются требования к квалификации как рабочих на производстве, так и клерков в офисе.
Определяющей тенденцией становится роботизация производства, грозящая уже в ближайшее десятилетие охватить все сферы общественной жизни. Не просто станки с числовым программным управлением, но целые автоматические линии (а то и предприятия), управляемые одним или несколькими операторами, выполняющими не сложную, в принципе, работу запуска и контроля. Умные дома и роботизированные кухни. Автомобили без водителя. Электронные редакторы и переводчики. Всё это и многое другое присутствует в нашей жизни уже сегодня.
Программное обеспечение простого сотового телефона делает ненужной работу десятков ещё недавно востребованных специалистов сферы обслуживания. Вы уже сейчас можете самостоятельно, не вставая с дивана выбрать из сотен предложений гостиницу, заказать, оформить и оплатить билет на поезд или самолёт, провести электронную регистрацию и так далее.
Автоматические системы контроля в общественном транспорте работают уже сейчас. Не сложно предположить, что недалёк день, когда в таком же автоматическом режиме начнут работать и системы безопасности в аэропортах (исключение человеческого фактора повышает безопасность). Космический челнок «Буран» ещё в позднем СССР спокойно в автоматическом режиме (без экипажа на борту) стартовал в космос и возвращался на землю. Рано или поздно оборудование аналогичными системами самолётов станет дешевле содержания экипажей. Уже испытываются автоматические поезда.
Перечислять можно бесконечно. Но, если мы выделим общую тенденцию, то обнаружим, что для выполнения той же работы, что и десять-двадцать лет назад, требуется всё меньше людей, а их служебные обязанности всё более упрощаются. Всё большую часть работы берут на себя машины (роботы). Вплоть до производства и даже проектирования новых машин.
Понятно, что во многих творческих сферах деятельности пока ещё востребован человек. Но и здесь тенденция для него неблагоприятна. Машины давно играют в шахматы, пишут картины и музыку, и даже создают вполне адекватные тексты.
Ещё сто лет назад большая часть человечества была занята в сельском хозяйстве. Уже 50 лет назад, в развитых странах фермеры, кормящие население собственного государства и производящие излишек продукции на экспорт, составляли от 4% до 14% общей численности населения. Сейчас эта тенденция ощутима и в традиционно сельскохозяйственных странах третьего мира. Причём деиндустриализация нигде, ни в США, ни на Украине, ни в Прибалтике не приводит к возвращению людей на землю. И дело даже не в отсутствии соответствующих навыков. Современные сельскохозяйственные технологии просто не требуют такого количества рабочих рук.
Аналогичная картина наблюдается в промышленности. Реиндустриализация (там, где она происходит) не ведёт к взрывному спросу на рабочие специальности.
Автоматизация и роботизация основных производственных процессов, позволяет наращивать выпуск высокотехнологичной продукции и, при этом обходиться даже меньшим количеством персонала, чем раньше.
В течение нескольких последних десятилетий проблема решалась перетеканием «лишних» рабочих рук в сферы управления и обслуживания.
Это привело к эффекту взрывного размножения так называемого офисного планктона. В конечном итоге количество управленцев стало превышать количество работающих.
Но это ненормальная ситуация — генералов не может быть больше, чем солдат, иначе девальвируется само понятие квалифицированного управленца, раздутые офисы становятся неконтролируемыми, прохождение сигналов прямой и обратной связи вязнет.
Самое страшное — люди теряют мотивацию к труду, поскольку не каждому офисному сотруднику везёт даже с получением «ответственной» задачи по перекладыванию бумаг с левой стороны стола на правую. Многим приходится довольствоваться просто отбыванием человеко-часов.
Ни одно государство не в состоянии перекачать все трудовые ресурсы в сферы управления, обслуживания и в силовой блок. В конечном итоге управлять надо кем-то, обслуживать и защищать кого-то.
Но размывание социально-классовой структуры общества привело и к изменению его ценностной ориентации. В цивилизованных странах огромный сегмент специальностей, не связанных с управленческой деятельностью и не предполагающий получение высшего образования, стал непрестижным. Высшее образование стало хоть и не обязательным, но, по сути всеобщим (по крайней мере для желающих). Однако, обеспечить такое количество дипломированных специалистов работой оказалось невозможно.
Западная цивилизация первой столкнулась с проблемой миллионов лишних специалистов. Первоначально проблема решалась за счёт обеспечения своим гражданам достаточного социального минимума (даже тем, кто никогда в жизни не работал) и привлечением для выполнения неквалифицированных работ миллионов гастарбайтеров.
Это позволило отложить социальный кризис, но, в результате, усугубило его разрушительную силу.
На сегодня, Запад, с одной стороны, исчерпал ресурсную базу для поддержания на прежнем уровне социальных программ, с другой, процесс роботизации даже неквалифицированных работ, поставил вопрос о новых миллионах потенциальных иждивенцев.
К чему приводит повышение социальных стандартов и общей образованности общества на фоне невозможности для миллионов найти работу по специальности мы могли увидеть на Ближнем Востоке в ходе так называемой арабской весны. Сейчас аналогичные процессы охватили «бедный юг» ЕС, постепенно завладевают Францией, не обошли стороной США, где умирающий бывший промышленный Детройт является лишь самым заменым, но далеко не единственным свидетельством социального кризиса.
Аналогичный характер носит «кризис беженцев» в Германии. Государство не в состоянии обеспечить работой принятых людей и не имеет средств для их содержания.
Попытки же заставить простых немцев платить за беженцев вызывают рост социальной напряжённости и ксенофобских настроений. Собственно, «правая волна» в Европе, как раз и является стихийным ответом на кризис, в ходе которого социальная структура общества перестала соответствовать потребностям экономики.
Для России указанные проблемы не так чувствительны благодаря относительно небольшому населению, огромным, требующим освоения территориям за Уралом и практически неисчерпаемой (по сегодняшним меркам) ресурсной базе. Однако города миллионники и, особенно, столицы (Москва в большей мере, чем Санкт-Петербург) уже ощущают кризис «лишних специалистов».
Поскольку процессы обезлюживания производства ускоряются в геометрической прогрессии, можно предположить, что период относительной социальной стабильности, остающийся у нас в запасе, не будет очень долог. Попытка либерально-глобалистской элиты США и ЕС решить проблему за счёт сокращения «золотого миллиарда», до «золотых ста миллионов» и выброса остального человечества, включая большую часть собственных граждан, в маргинальную сферу, где им предлагалось выживать самостоятельно, как постсоветскому населению в «лихие 90-е», оказалась не только неэтичной, но и политически нереализуемой. Военно-политического ресурса Запада для реализации этой программы не хватило.
Казалось бы можно пойти по пути сокращения рабочего дня, рабочей недели, увеличения отпускного периода. Но здесь мы столкнёмся с другим социальным парадоксом. Размазывание того же «масла» (материальных благ) более тонким слоем, не решит основных проблем. Если на месте одного ненужного специалиста будет работать (за счёт сокращения рабочего дня) два или даже три, проблема занятости будет решена, но и доход придётся разделить на троих. При этом, напомню, существует проблема пенсионной системы, которую во всём мире пытаются решать за счёт повышения пенсионного возраста.
То есть, с одной стороны, мы получаем армию социальных иждивенцев трудоспособного возраста, с другой — вынуждены повышать пенсионный возраст. Можно было бы попытаться выйти из тупика за счёт резкого увеличения объёмов производства. Но произведённую продукцию кто-то должен покупать, если не на внутреннем, то на внешнем рынке. Между тем, сокращение потребности в рабочих руках ведёт и к общему сокращению доходов населения.
Фактически, перед нами системный тупик, для России отложенный на несколько лет, но от этого не менее острый. Ещё одно, на сей раз социальное, проявление глобального системного кризиса. В рамках агонизирующей политической и экономической системы «Вашингтонского консенсуса» данный кризис непреодолим.
Готовым рецептом реформирования системы человечество сегодня не обладает. Однако его необходимо искать. Потому что, если ответ на вызов не будет найден, то придётся вновь переживать «до основанья, а затем», но уже в масштабе всей человеческой цивилизации.