О памятнике Калашникову и спровоцированной Макаревичем вокруг него дискуссии
В Москве открылся памятник Калашникову. Под небоскребом на Садовом кольце, который недавно был достроен и представляет собой реплику конструктивистских домов ранних тридцатых. Не будучи художественным критиком, «разбора» статуи делать не буду, ибо этим должны заниматься специалисты, но передам свои ощущения. Знаете ли, привык к тому, что московские монументы в нынешние времена в лучшем случае тянут на недобрые шаржи, а в худшем – смотрятся, как типичная халтура и попахивают малым трудом.
А тут, на мой неискушенный взгляд, удачный памятник с портретным сходством нашему прославленному конструктору оружия. После бронзовых московских Мандельштама и Бродского, похожих на карикатуры из немецких антисемитских изданий середины прошлого века, после страдающего люмбаго арбатского Окуджавы, после Арама Хачатуряна, которого разорвало скрипками, после екатеринбургского Ельцина, словно вплавленного в бутылку, после петербургского академика Сахарова, похожего на пособие по синдрому Марфана, ну и, конечно, после расчлененного Егора Гайдара из дворика московской Библиотеки иностранной литературы – этот на редкость классический монумент вызывает практически восторг. Это как привет из мира нормальных людей после экскурсии по психушке. Значит, мир еще не совсем слетел с катушек, – подумаешь тут.
Но, конечно, не всех памятник устроил. Что неудивительно в эпоху плюрализма и по идее абсолютно нормально. Особенно же громко, оскорбительно и истерично монумент разругал популярный советский исполнитель Макаревич. Старушечьим голоском, волнуясь, большой певец прям-таки сразил общественность приговором – и Калашников у него памятника не заслужил, потому что «его оружием были убиты миллионы», и памятник сам – пример «удивительного отсутствия вкуса». Знаете, а ведь сразу стало ясно, что «им» он не понравится. Кому это им? А вечно недовольному московскому комсомольскому активу.
Не так давно поглядел на исполнителя Макаревича по ТВ. Сидели на сцене разжиревшие, плешивые, признаться, не очень приятные пожилые люди и довольно-таки противными голосами выводили что-то до боли знакомое, про какой-то поворот, еще про что-то. В зале сидели точно такие же, давно перешагнувшие полувековой рубеж, траченные молью «московские комсомольцы», преданные адепты, подвывали и прихлопывали. И все эти малосимпатичные звуки словно прорвались из вытесненного далекого прошлого – из времени, когда можно было петь без голоса, играть без умения, достаточно было лишь подать некий шифрованный сигнал зрителю.
Тогда «старики» и «герлы», утомленные невыносимой скукой умирающего СССР, сигнал этот считывали. Прошли годы, мир изменился кардинально, миллионы людей успели прозреть, остался небольшой кружок почитателей, этих, из зала, «стариков», близких к тому, чтобы, наконец, стать просто стариками, без кавычек, и «герлы», превратившиеся в молодящихся бабусек. Но кумир их, приевшийся всем до оскомины повар-дайвер, большой художник, певец и еще Бог его знает кто – не устает креативить. В новое время этот «малшик из хорошей семьи», подлинный отличник-активист, само собой, берегущий здоровье, не пьющий, не употребляющий, сумел конвертировать свою популярность советских лет и получить-таки по векселям. Жизнь удалась! Казалось бы, вот она, во всей красе, советско-местечковая мечта! Но, как видится, чего-то ему все мало.
Ныне Макаревич изображает этакого архонта, властителя дум. Судит с высоты своего величия. А по какому, черт побери, праву? Все то позорное звукоизвлечение, под которое скакала школьная дискотека в восьмидесятые, было не просто скверным – это было возможно лишь оттого, что на дворе был поздний Советский Союз, со своей бескрайней скукой, со своей закрытостью, с дефицитом всего, с бесконечными субкультурами – уголовной, интеллигентской, студенческой, с традицией держать шиш в кармане.
СССР умер, но конфликт, созревший в его недрах, достался современной России. Он был не между марксистами и немарксистами, вовсе нет. Это конфликт вечный, даже сказал бы, что он присущ не одной лишь нашей стране. То противостояние было между теми, кто по традиции верил и созидал, несмотря на всеобщую ложь, теми, кто не покладая рук трудился, как Калашников, изобретал, отдавал всего себя, и комсомольцами-фарцовщиками, всевозможными столичными трутнями, циничными мелкими дельцами и производителями дряни и пустоты. Я бы сказал, что критический рост численности вторых и разорвал великую державу. Как только на одного Калашникова стало приходиться три-четыре Макаревича – страна не выдержала.
Смотрите, а король-то – голый! Ничего не помогает – ни профанированный «идиш-джаз», ни кулинарное шоу для обывателя, ни дешевая «гражданская активность» прямо с улицы красных фонарей. Это ведь не конкретный мелкий трутень негодует, это все несимпатичное ожившее прошлое, брежневская гнильца и перестроечная богема, обрыдлая псевдоинтеллигенция, севшая нам на шею в прошлом столетии.
Не слушайте их. Что делает караван, когда слышит лай?