Политолог Евгения Пименова — о том, почему традиционные политические силы Европы всё больше теряют поддержку избирателей
«Мы выбираем партию, а партии живут дольше отдельных людей», — сказал однажды Конрад Аденауэр, патриарх немецкой политики и первый послевоенный канцлер ФРГ. Он прекрасно понимал, о чем говорил, ведь вопрос партийного строительства был для него отнюдь не праздным. В 1945 году Аденауэр фактически дал второе рождение партии немецких христианских демократов (которая сформировалась в 1870 году и объявила о своем самороспуске в поворотном для Германии 1933-м). И по сей день Христианско-демократический союз (ХДС) остается одной из основ политической системы страны.
Правда, в нынешнем политическом сезоне вся конструкция оказалась под ударом. Еще бы. Несмотря на то что ХДС на выборах в бундестаг формально получил большинство голосов, это был его худший результат с 1949 года. При этом еще одна традиционная партия — Социал-демократическая партия Германии — вышла на собственный антирекорд, потерпев оглушительное поражение. И это в стране — колыбели мирового социал-демократического движения…
По большому счету всё это можно было бы списать на целый ряд факторов: острый миграционный кризис, падение личной популярности партийных лидеров, евроскептические настроения в обществе, на волне которых в политику ворвались правые силы, et cetera. Причем череда электоральных кампаний сразу в нескольких европейских странах продемонстрировала, что для традиционных партий Европы наступили тяжелые времена. И не только в ФРГ, но и во Франции, Австрии, Чехии и даже в Исландии.
На первый взгляд кажется, что старые партии, потесненные политическими парвеню из юных «правопопулистских» сил, просто не успевают за повесткой. Они слишком увязли в путах собственной респектабельности, нуждаются в омоложении и идеологической встряске.
И тут впору задуматься. Но не столько о том, какие общественные запросы они не прочувствовали, сколько о том, как вообще соотносится весь смысл существования массовых партий с глобальным философским месседжем XXI века — тотальным индивидуализмом. Вспомним, что история массовых «классических» партий Европы началась на стыке XIX и XX веков. Именно в ту пору было введено всеобщее избирательное право (для мужчин). На смену «эпохе сословий» пришел «век масс».
Но сегодня «идеология масс» вступает в явный мировоззренческий конфликт с «идеологией индивидуализма». И нивелируется им. Ведь массовые партии — это консенсус большинства. Сегодня же очевиден тренд на примат меньшинства (в самом широком понимании этого слова). И это меньшинство призвано бороться за свои права. Причем борьба эта с каждым очередным завоеванием еще больше атомизирует социум, образуя «меньшинства в меньшинстве». Объясняется это просто. Чем дробнее деление общества, тем больше групп потребления, для каждой из которых разрабатываются свои маркетинговые технологии, все более стимулирующие потреблять. Ведь мы не хотим быть одинаковыми, и потребление просто обязано подчеркивать индивидуальность.
Эта тенденция постепенно охватывает и политический процесс.
К примеру, левоэкстремистсткий «Черный блок», который громил Гамбург в ходе июльской «большой двадцатки», даже не организация, по сути, а скорее формат проведения массовых акций. Не обязательно быть убежденным неомарксистом или неоанархосиндикалистом, чтобы принять участие, даже разовое, в их акциях. Достаточно выразить свое желание в соцсетях, закупиться «униформой», придумать позывной — и вот он, современный политический экстрим: в твоих руках «орудие пролетариата» и ты убегаешь от представителей репрессивной госмашины. А назавтра отправляешься в банк, чтобы получить от того же государства социальное пособие в несколько сотен евро.
Ну или более респектабельный пример — французский лидер Эммануэль Макрон. Его политическое движение было создано под выборы, а программа стала набором идей — без явного идеологического крена. Тем не менее на этом фоне солидные французские социалисты, имеющие большую политическую историю, выглядели более чем слабо. И роль играл отнюдь не личностный фактор блеклого Франуса Олланда — сменивший его кандидат Бенуа Амон тоже не зажег избирателя.
На протяжении нескольких лет в Европе идет все более набирающий обороты процесс фрагментации политического ландшафта. И на свое представительство во власти может претендовать фактически любая социальная группа или даже субкультура. Причем, как правило, популярность такого рода движений очень зависит от степени харизматичности лидера.
В европейских странах существуют разного рода «партии женщин», «партии веганов» «партии за права животных» и целый ряд еще более экзотичных политических сил. А в ходе сентябрьской кампании в ФРГ за места в бундестаге даже боролась партия под названием «Партия». Просто-таки постмодерн на марше.
Еще один тренд — региональные партии, ратующие за большую автономию отдельных областей той или иной страны. О каталонских политических силах или итальянской «Лиге севера» сейчас говорят везде. Но и в Германии, к примеру, есть своя партия такого рода — «Баварские традиционалисты».
Конечно, не стоит утверждать, что в один из ближайших электоральных циклов эти силы массово начнут попадать в парламенты европейских государств. Главное в другом: всё происходящее демонстрирует, что потребность в политическом представительстве начинает формироваться по совершенно иным общественным критериям. Уже ушел век «монолитных идеологий». И пришла пора иедологий-слоганов, «малых партий» или «партий-проектов». Их программы неизбежно будут превращаться в некий микс идей, немыслимый в традиционных политических формах.
Когда именно этот процесс приобретет более ясные очертания, точно сказать сложно. Но на примере европейских выборов мы раз за разом видим, что это не просто отдельные страновые особенности, а тенденция, в перспективе грозящая стать системой. Адаптируются ли под нее политические мастодонты Европы? Будут ли и тогда партии жить дольше отдельных людей?
Евгения Пименова, газета «Известия»