Конфликт между Россией и ЕС из-за наших ограничений на импорт европейской свинины, развернувшийся на площадках Всемирной Торговой Организации, предсказуемо привел к оживлению разговоров о том, не следует ли России и вовсе покинуть эту организацию.
С таким скрипом, преодолевая огромное сопротивление российских производителей, предупреждавших, что «свободная торговля» убьет у нас целые отрасли промышленности и сельского хозяйства, правительство в 2000-ные годы втаскивало нас в ВТО. И вот, не прошло и пары лет, как санкционная война из-за Крыма и Украины, привела к тому, что количество ограничений на нашу торговлю по всему миру стало больше, чем когда-либо прежде.
Нужен ли нашим козам такой баян? Тем более, что аграрная история России 2014-2017 годов, шедшая в контрсанкционном режиме, наглядно показала изумительные преимущества протеционизма над пресловутой «свободой торговли». Наше свиноводство, мучительную гибель которому под влиянием ВТО предсказывали еще в 2013 году, сразу после введения продовольственного эмбарго заместило практически весь импорт. Сегодня наши поросята удовлетворяют отечественный спрос на 92%.
И вот в требованиях ЕС видится попытка расшатать нашу торговый барьер и заставить отменить эмбарго. На самом деле не всё так просто – ВТО не занимается проблемами политических войн, к которым относятся санкции и контрсанкции. Европейцы воспользовались технической ловушкой, которую оставили наши чиновники – ограничения на ввоз в Россию евросвинины (главными её экспортерами были Дания, Германия и Испания) были введены за несколько месяцев до контрсанкций, в связи с эпидемией африканской чумы свиней в Литве и Польше.
Позднее, после окончания эпидемии, Россия соответствующий запрет отменила, действуя по правилам ВТО, однако фактически он остался в силе, так как к этому моменту уже вошел в действие режим контрсанкций, исключивший большую часть европейского продовольственного импорта. Именно это и позволяет европейцам сегодня обвинять Россию в том, что запрет не был отменен, а стало быть правила ВТО нарушены.
Свиной вопрос выглядит как своеобразная фомка, с помощью которой понесшие серьезный ущерб агропроизводители ЕС пытаются расшатать российский режим контрсанкций, сделать его невыгодным для нас и добиться отмены. Но и тут, на самом деле, всё намного сложнее – ЕС требует не столько отмены ограничений, чего, разумеется, никакая ВТО предписать России не может, сколько легального права нанести России встречный ущерб. ВТО, если она признает правоту Европы, должна ввести для неё режим «приостановления уступок и обязательств», на сумму равную, признанному ущербу от России. После чего ЕС сможет законно нанести встречный ущерб российскому экспорту на соответствующую сумму – 1,39 млрд. евро, повышая тарифы на российские товары или вовсе запрещая их ввоз. Вынудит ли такой ущерб отказаться от российских контрсанкций – весьма сомнительно. И, при этом, с большой вероятностью его оплатит сам же европейский потребитель, так как основной статьей европейского импорта из России являются энергоносители. Потеснить «Газпром» в Европе подняв тарифы на наш газ будет… эээ… немного затруднительно.
Поэтому увязывать необходимость выхода России из ВТО со свиным вопросом несколько поспешно, пока он выглядит булавочным уколом по сравнению с колоссальным ущербом в 100 млрд. евро, который понес от наших контрсанкций европейский агропром. Вот если воспользовавшись свиным прецедентом ВТО начнет штамповать одно за другим антироссийские решения, наказывая нас за ответ на западные санкции, введенные против нас первыми, тогда вопрос о прощании с этой организацией и в самом деле может встать в порядок дня.
Но не стоит ли выйти из ВТО по принципиальным соображениям, как из глобалистской организации, которая, под видом свободной торговли, по всему миру продавливает интересы американской и европейской экономики? Ответ на этот вопрос зависит от того, воспринимаем ли мы Россию как обороняющуюся слабую страну, которая должна защитить свои товары от импорта, или же как страну интенсивно развивающуюся и ведущую экспансию на новые рынки. ВТО предоставляет однозначные преимущества экспортерам, а вот позиции экономик-импортеров она подрывает, противопоставляя интересы частного потребителя в таких странах, интересам государства и местных производителей.
В основе философии ВТО лежит идея «свободы торговли», основанная на принципе «сравнительного преимущества», выведенном классиками либеральной экономики Адамом Смитом и Давидом Рикардо.
Согласно этому принципу каждая страна в виду своих естественных условий и трудовых навыков населения лучше производит одни товары, а другие хуже. Для того, чтобы в мировом масштабе выигрыш для всех был максимальным, необходимо, чтобы все страны производили то, в чем имеют максимальное преимущество, а прочее в режиме свободы торговли приобретали бы на внешних рынках. Таким путем граждане северных индустриальных стран получали бы доступ к дешевому хлебу плодородных теплых равнин, а жители этих равнин – доступ к продуктам индустрии, возникшей там, где много угля и металла.
Защитники свободы торговли при этом заботились исключительно о сиюминутной рыночной выгоде частного человека в стране-импортере, который получает доступ к более дешевым товарам, а вот выгоды промышленности страны-импортера, которая гибнет под гнетом иностранной конкуренции «фритредеры» были совершенно бесчувственны – неэффективная промышленность и должна умереть, а предприниматели и рабочие пусть займутся чем-то, что в логике сравнительного преимущества у них получается лучше.
Вся философия фритредерства была лицемерным лукавством от начала и до конца. Это было лоббирование интересов британской промышленности. Первой завершив промышленную революцию «мастерская мира» нуждалась в сбыте своих дешевых производимых в больших количествах товаров и для этого пыталась уговорить остальные страны отказаться от защиты их собственных производств, которые, из-за несопоставимости издержек, были англичанам просто не конкурентами.
При этом сами англичане, разумеется, принципа «сравнительного преимущества» не придерживались и промышленная революция была связана с вопиющим нарушением этого принципа. В XVIII веке Индия чрезвычайно эффективно производила текстиль. Индийские ткачи изготавливали великолепные ситцы и муслины с очень высокой производительностью. Какие выводы следовали из этой ситуации согласно теории сравнительного преимущества?
В Англии хлопок не растет – пряжу необходимо везти через полмира. Английское производство текстиля будет заведомо низкоэффективно и должно быть закрыто. Индия должна производить текстиль на весь мир, а англичане обмениваться с нею своим сукном (чрезвычайно востребованным в Индии) и углем для обогрева страдающих от холода индусов.
Однако вместо того, чтобы предоставить Индии производство текстиля, англичане поступили наоборот. Они запретили ввоз индийских ситцев, Начали развивать свою текстильную промышленность. Именно для этой промышленности они изобрели прялку Дженни, прядильную машину Харгривса, ватермашину Аркрайта, мюль-машину Кромптона и механический ткацкий станок Картрайта. А чтобы не возить хлопок через полмира англичане инвестировали в развитие производства хлопка-сырца не за тридевять земель, а в южных штатах США, по другую сторону небольшой речки под названием «Атлантика».
Вскоре уже не индийским, а английским ситцем была затоплена вся Европа. Помимо этого англичане захватили Индию и заставили ее подчиняться своей воле. Теперь уже не только Европа, но и Индия была затоплена английскими тканями, хлопчатобумажной, продукцией страны где природные условия не позволяют вырастить хлопок даже на подоконнике. Политически подчиненная Индия, раздробленная на сотни княжеств и султанатов не могла, разумеется, ввести протекционистские меры для защиты своего рынка и не имела капиталов чтобы ввести машинное производство. Да и при таком дешевом труде оно себя не окупало. Миллионы индийских ткачей разорились и поумирали с голоду.
Согласно принципу сравнительного преимущества Англии не следовало даже входить в отрасль – у нее не было никаких природных предпосылок. Хлопок в ней не растет. Но англичане наплевали на этот принцип и стала обрабатывать сырье которого у нее не было с большей эффективностью чем те, у кого оно было и попросту уничтожили конкурентов имеющих безусловное естественное преимущество. По впечатлению, произведенному на мир, это было сопоставимо с тем как если бы Россия вытеснила с рынка французских виноделов и весь мир вместо шампанского пил бы кубанское.
Свобода торговли была нужна англичанам именно для того, чтобы не допустить появления за протекционистскими барьерами сильных промышленных конкурентов в других странах. Это отлично поняли в США, Германии и России. Немецкий экономист Фридрих Лист разработал альтернативную смитианству теорию протекционистской защиты национальной экономики, которая обязательна до тех пор, пока зрелая отрасль не сможет сама выйти на мировые рынки. В России последователями Листа были Сергей Витте и Дмитрий Менделеев. Руководствуясь листианскими принципами и США и Германия и дореволюционная Россия уверенно обгоняли Англию и в начале ХХ века там появились собственные протекционисты, знаменитый политик Джозеф Чемберлен предлагал объединить метрополию, доминионы и колонии империи в единый таможенный союз, открытый друг для друга и зактытый от американских, русских и немецких товаров. Когда его предложения со значительным запозданием были приняты, экономический выигрыш доказал его правоту.
Однако после Второй мировой войны, в условиях сплочения Запада перед «советской угрозой» протекционизм внутри капиталистического лагеря вышел из моды. Было заключено Генеральное соглашение по тарифам и торговле, целью которого было устранение таможенных барьеров. На смену ГТГ и пришла в 1995 году Всемирная Торговая Организация. Однако этот переход имел драматические последствия именно для мирового продовольственного рынка.
До того момента никому даже не приходило в голову включать продовольствие в сферу свободы торговли. Понятно, что еда, вопрос жизни и смерти государств, стратегический ресурс, это вопрос национальной безопасности и суверенитета. Однако на волне либерального «конца истории» и глобализации этим решено было пренебречь и правила ВТО начали включать в себя открытость не только индустриальных, но и продовольственных рынков.
Для стран «Третьего мира» это имело двоякий эффект. С одной стороны, это резко облегчило положение промышленных рабочих, которых становилось все больше, так как свобода торговли и глобализация стимулировали перенос промышленных производств из первого мира в третий. Теперь эти рабочие и служащие могли покупать более дешевое американское продовольствие, а в этом мире бедности разница в цене в несколько центов – это разница между голодом, недоеданием и некоторым изобилием.
А вот для фермеров и рыбаков третьего мира введение правил ВТО означало катастрофу – их устаревшие архаичные методы и более высокие цены не могли конкурировать с индустриальным пищепромом развитых стран. Фактически эти люди сами теперь обречены были на голод и нищету.
При этом необходимо понимать, что никакой реальной свободы торговли ВТО не обеспечивает. На самом деле организация охотно закрывает глаза на субсидирование агропрома сильными игроками, такими как США и ЕС, что позволяет тамошней еде быть агрессивно дешевой на мировом рынке. И напротив, продовольствие из стран третьего мира оказалось бессильным преодолеть запреты ЕС. Корова в Евросоюзе получает на свою душу больше субсидий, чем зарабатывают жители многих стран мира.
Известен пример Эквадора, который пошел на практически полную деиндустриализацию, рассчитывая на свое безусловное «сравнительное преимущество» в производстве бананов – но оказалось, что зайти с эквадорскими бананами в ЕС, где свои производители есть и в Греции, и в заморских департаментах Франции, оказалось непросто.
ВТО оказалась картельным сговором сильных экономик против слабых не только в промышленности, что давно и хорошо известно, но и в сельском хозяйстве. Причем экспансия продукции больших игроков подрывает основы пищевого суверенитета многих стран, убивает производственные цепочки, экосистемы, основы их аграрного общества, культуры и образа жизни.
Казалось бы с ВТО всё понятно и вполне однозначно – в нынешнем виде эта организация должна быть демонтирована как разрушительная. И пока мы смотрим на ситуацию с позиции обороняющегося – то все ясно, основам нашего собственного аграрного и промышленного производства правила ВТО создают серьезную угрозу.
Но всё меняется если смотреть на ситуацию с точки зрения нападающего. А наш агропром, именно благодаря протекционистскй политике последних лет, превратился в такого нападающего. Хорошо защитив свой собственный рынок мы начали всё более агрессивно выходить на внешний и здесь мы уже оказались не в положении Эквадора или Руанды, а в положении Германии или Голландии – нам выгодно, чтобы для нашей продукции, в частности продовольствия, внешние рынки были открыты, а значит мы заинтересованы и в работе ВТО. Из жертвы мы превращаемся в хищника.
Большая часть импортеров российской пшеницы – Турция, Египет, Саудовская Аравия, Иордания, Нигерия, ЮАР – члены ВТО. Другие – Иран, Азербайджан, Судан – наблюдатели. Среди всех же импортеров наших продуктов в ВТО состоит подавляющее большинство. То есть максимальная свобода торговли с этими странами нам выгодна. Другое дело, что на практике это, по большей части, страны, подходящие к вопросам свободы торговли без фанатизма. Та же Турция, несмотря на восстановившиеся наши отношения, регулярно прерывает импорт нашего зерна, облагает его пошлинами, и ставит его на грань прекращения.
Членство в ВТО отнюдь не автоматическая гарантия открытости для нас мировых рынков и не самоцель, но то, что оно в целом сдерживает других участников мировой торговли так же, как сдерживает и нас от принятия жестких ограничительных мер – факт. Но, все-таки, благодаря политической возможности, предоставленной западными санкциями, мы удачно смогли чисто в политической логике защитить свой аграрный рынок и создать чрезвычайно выгодную для себя конфигурацию – когда мы политически закрыты от более сильных западных конкурентов нашего агропрома, а вот другие страны экономически открыты для нас. Благодаря этой конфигурации механизмы ВТО оказались для наших аграриев (за промышленников не скажу) гораздо более выигрышными, чем первоначально ожидалось.
Поэтом сегодня наш агропром не заинтересован в резких движениях в отношении ВТО. От всемирной свободы торговли его продукция, защищенная от Запада контрсанкциями, скорее выигрывает. Но это отлично понимают и в самом ЕС, а потому свиной вопрос является попыткой так или иначе изменить нынешнюю благоприятную для России конфигурацию – либо заставить нас отказаться от закрытости собственного рынка от евроконкурентов, либо выдавить нас из ВТО и лишить преимуществ свободы торговли. Поэтому наша реакция должна быть очень осторожной, аккуратной и не нервной.
«По пионерски» очень хочется как можно скорее послать подальше эту глобалистскую жульническую конструкцию. Но именно здесь и сейчас она нам предоставляет даже не сравнительные, а прямо-таки несравненные преимущества, от которых глупо просто так отказываться.
В конечном счете, принцип правильного отношения к западным идеям и институтам сформулирован очень давно: не слушать, что говорят англичане, а смотреть на то, что они делают.