74 года назад, 27 января 1944 года, была полностью снята блокада Ленинграда. Существует некоторая общность людей, которые считают, что День Победы — анахронизм, нам надо скорбеть и каяться. Вести себя, как они это формулируют, цивилизованно. Не так давно мы с друзьями обсуждали тему восприятия разных языков мира и однозначно пришли к выводу, что естественной реакцией русского на немецкую речь является: «Хенде хох» или «Гитлер капут».
Перечислять одни и те же исторические факты, касающиеся блокады моего родного города, можно бесконечно. И, строго говоря, нет ничего плохого в этом постоянном перечислении, потому что если не перечислять, то появляются миллениалы с телеканала «Дождь», которые с ясными, сияющими глазами обсуждают возможность сдачи города.
— Логинов, опросу «Дождя» сто лет в обед, приличные люди в приличном обществе об этом даже уже и не вспоминают, некрасиво это, — стыдят меня оппоненты.
А кто-то извинился за этот опрос? Госпожа Синдеева заливалась горькими слезами, но не от раскаяния, а от того, что её страшно обидели и оскорбили. Они всего-то и спросили, а стоило ли убить ещё больше ленинградцев и помочь немцам полностью уничтожить город? Нет, вопрос был задан не так? Они же, наоборот, спросили о том, стоило ли сдать город ради спасения жизней ленинградцев. Вот же французы Париж не обороняли и через это имели каждое утро свежий круассан и хорошее настроение.
Но во всяком вопросе важен контекст. У немцев не было планов по тотальному уничтожению Франции и французов. Да и на целую дивизию SS набралось французов. Русских же, точнее вообще всех граждан СССР, за исключением коллаборантов, в принципе в живых оставлять не планировали, только в гомеопатических дозах, в качестве рабов. То есть вопрос «Дождя» следует понимать так: Стоило ли убить большинство ленинградцев, чтобы оставшиеся стали рабами для немцев, но выжили?
Далеко ли от нас отстоит блокада? Принципиально важно ощущать её максимальную близость к себе. Мне 37 лет, блокада была снята всего за 37 лет до моего рождения. Расстояние до тотальной смерти, бесконечной ночи и холода — всего одна маленькая жизнь. Примерьте это на свой возраст, сопоставьте расстояние до возможного полного, абсолютного прекращения жизни с собой? Чувствуете, как лязгает замок тяжёлой многомиллиметровой пушки, нацеленной в вашу сторону? Страшно? Должно быть, страшно. Это же в их головах вызрел план абсолютного геноцида.
Я не испытываю ненависти к современным немцам. Есть они и есть. Хотя мне и кажется неразумным их поведение в отношении России. Мне кажется, им стоило бы в конституции прописать запрет на любую конфронтацию с Россией и запрет на поддержание любых санкций или союзов против России. Не потому, что они перед нами так виноваты, они не так виноваты, они виноваты бесконечно. А потому, что в случае очередного цивилизационного конфликта сложно будет убедить любого русского в том, что любой немец имеет право на жизнь. И речь не о геноциде, геноцид это к Европе, они на этом пути много кого съели. Речь о безопасности.
Однако вернёмся к немецкой колыбельной. Возможно, немецкие дети могут под неё заснуть. Русский ребёнок может под неё только заплакать. Для меня немецкий язык — это набор лающих и рычащих звуков, и весь лай и рычание адресованы лично мне и подразумевают мою смерть. Фобия и шизофрения? Нет, нормальное восприятие действительности. Потому что я часами стоял перед коркой хлеба под стеклом и на Пискарёвском мемориале, силясь осознать и представить себе весь масштаб этой чудовищной трагедии и нечеловеческую силу людей, выживших вопреки всякой логике жизни и смерти.
Мне часто пеняют и на адресную нелюбовь к министру культуры Владимиру Мединскому и на отвращение к либеральным СМИ, к тому же «Дождю». Но скажите, как можно иначе относиться к людям, которые считают нормой убийство и угон в рабство своих же соотечественников? Как можно воспринимать адекватно министра культуры России, который устанавливает в Петербурге мемориальную доску союзнику Гитлера, а потом прячет её от возмущённых горожан за стенами музея в городе Пушкине, моём родном городе. В том самом городе, население которого под немецкой оккупацией сократилось в десять раз, в котором были, согласно знаменитому немецкому ордунгу, аккуратно вырезаны все евреи — от младенцев до стариков.
24 января 1944 года первые соединения Красной армии вошли в блистательное Царское Село. Большой и светлый город — резиденция русской императорской семьи, здравница и средоточие памятников архитектуры мирового масштаба — встретил солдат тенями людей, точнее существ, только отдалённо напоминавших людей, абсолютно истощённых и искалеченных немцами, испанцами, финнами и другими добровольными помощниками Третьего рейха. Достойное место для мемориальной доски Густаву Маннергейму, да, господин Мединский?
Существует в современных медиа такой жанр — перевод комментариев иностранцев под новостями, касающимися России. Там такие цитаты простаков и ватников заграничных в формате: «Русские — сила», «Держитесь!», «Хорошо, что вы противостоите США и Британии, иначе они бы захватили весь мир». Ну и так далее, вы сами это видели наверняка неоднократно.
Блокада Ленинграда, завершившаяся совсем недавно, буквально позавчера, она полностью про нас. Про то, что у русских существует особый договор со смертью. «Скорее смерть испугается нас, чем мы смерти».
Мой сын ещё не знает, чем плох немецкий язык и что значит «Гитлер капут», которое произносит папа, когда слышит немецкую речь. Я об этом ему расскажу, уже рассказываю, пока без подробностей, их я и сам боюсь до сих пор, как боюсь представить себе тысячи застывших красноармейцев в болотах Погостья, умиравших, но не пускавших немца к городу, к последней нити, связывавшей Ленинград с жизнью.
Дай Бог нам всем никогда не оказаться в положении ленинградцев. И дай нам Бог быть такими же сильными, какими были наши предки в Ленинграде, если вдруг придётся.