Президент Украины Петр Порошенко развивает атаку на новом фронте гибридной войны с Россией, которую, по его убеждению, Украина ведет с бывшей метрополией не на жизнь, а на смерть.
Напомним: Порошенко подготовил неприятелю диверсию в религиозной сфере.
Не удовлетворенный нынешним статусом Украинской православной церкви Московского патриархата, которая хотя и пользуется самой широкой автономией и проявляет крайнюю осторожность в политических вопросах, но тем не менее поминает на литургии своего предстоятеля патриарха Кирилла (“мовсковского попа”, по терминологии сознательных украинцев), Порошенко решил утвердить свою полную независимость от Москвы также и в вопросах веры. Для этого он запросил получение автокефалии из рук Константинопольского патриарха Варфоломея, чтобы Украинская церковь, как уже полностью самостоятельная (нынешней автономии для Порошенко мало), приобрела статус, равночестный статусу Иерусалимской, Русской, Александрийской, Болгарской и других церквей.
И на этой неделе Константинопольский патриархат, по сообщению СМИ, принял просьбу политика к рассмотрению.
По ходу кампании Порошенко растолковал Верховной раде важное политическое значение автокефалии: “Тут не только религия, тут геополитика. Для меня дело утверждения независимой поместной церкви — такого же веса, как безвиз, соглашение об ассоциации (с ЕС. — Прим. ред.), как наша общая борьба за членство в ЕС, за членство в НАТО. Это вопрос национальной безопасности и обороны в этой гибридной войне. Потому что Кремль рассматривает Русскую церковь как один из основных инструментов влияния на Украину. Для нас, для меня как президента оставаться в стороне — значило бы поддержать статус-кво, который выгоден Москве”.
С иной точки зрения, приравнивание вопросов церковных к безвизу и соглашению об ассоциации с ЕС отдает профанацией, тем более что успешность прочих начинаний, перечисленных Петром Порошенко, довольно сомнительна, и если с таким же мастерством он начнет решать вопросы религиозно-общественной жизни, то лучше не надо.
Хотя в одном отношении он прав. Действительно, “все поместные церкви Нового и Новейшего времени были признаны только путем активного привлечения государства к этому процессу”. Даже шире: при определении статуса церкви государство всегда или почти всегда играло не последнюю роль.
Начиная с императора Константина, который, даже еще не будучи крещеным (Петр Порошенко хотя бы крещен), активно участвовал в церковной политике, например, в Никейском соборе, где сообщил соборующим: “Вы — епископы внутренних дел церкви, я — поставленный от бога епископ внешних дел”.
Равноапостольный Порошенко, скорее всего, рассуждает сходным образом.
Для английского короля Генриха VIII, разорвавшего с Римом и ставшего главой Англиканской церкви, тоже была важна не столько религия, сколько геополитика, а также просто политика — конфискация церковного имущества, решение проблемы королевских разводов etc. Король рассматривал это как вопрос национальной безопасности и обороны в гибридной войне XVI века.
Да и автокефалия самой Русской церкви, начало которой ведется от 1448 года, когда предстоятель был избран самими русскими епископами без согласования с Константинополем, никак не обошлась без деятельной роли великокняжеской власти. Очень небеспроблемный вопрос о русской автокефалии был окончательно улажен лишь почти полтора века спустя, при учреждении патриаршества в 1589 году.
Причем не обошлось и без сильных субсидий восточным патриархам (Иерусалимскому, Антиохийскому и Александрийскому), бедствовавшим под турками, и без насильного удержания Константинопольского патриарха Иеремии в Москве, пока не благословит российское патриаршество. Геополитики было хоть отбавляй.
В некоторых случаях такие церковно-политические комбинации, не лишенные, конечно, премудроковарства, по крайней мере, были бескровными, как в случае с Москвой. В других случаях — как в западноевропейской Реформации — “активное привлечение государства к этому процессу” обернулось огромной кровью.
Религиозные войны XVI-XVII веков дали тот урок человечеству, что по уровню жестокости гражданская война всегда превосходит войну с внешним неприятелем, а религиозная война хуже всякой гражданской. Именно поэтому урок, вынесенный из резни XVI-XVII веков, заключался в том, что до религиозного противостояния ни в коем случае не следует доводить. Если уж так неодолимо хочется подраться, лучше избирать любой другой предлог, но только не этот.
А традиции Украины в этом смысле хуже некуда. Про нравы хмельничины и гайдаматчины, порожденные геополитической и религиозной Брестской унией 1596 года, можно прочесть хоть у Гоголя (“Тарас Бульба”), хоть у Сенкевича (“Огнем и мечом”). Причем надо понимать, что по литературным обычаям того времени, когда это писалось, описание зверств дано еще в сильно смягченном виде. Не будем забывать, что и деяния ОУН-УПА тоже имели религиозную составляющую — борьба то с москальской верой, то с польской.
Будить этих демонов снова — нужно либо совсем не понимать ни местной истории и традиций, ни даже простейшего и очевидного смысла событий, либо быть совсем уж бессердечным человеком, готовым разжечь любой пожар, лишь бы еще немного продлить свое властвование.
До сих пор Вселенский (он же Константинопольский) патриарх Варфоломей, от которого зависит — давать или не давать отмашку религиозной войне на Украине, проявлял осторожность. Возможно, понимая, к чему это может привести и какой ответ ему придется держать перед Всевышним.
Но не все зависит от Варфоломея, а Порошенко и его покровители сейчас уже, похоже, готовы на все, лишь бы раздуть украинский пожар дальше. Так что новый вопрос Порошенкиной геополитики прямо пугает.
Максим Соколов, РИА