Всякий раз давление Запада на население украинских территорий завершается всплеском народного гнева и приходом более или менее вежливых, но всегда неплохо вооруженных людей с северо-востока.
«Трагическая гибель журналиста Бабченко» с последующим «чудесным воскрешением» заслонила собою все прочие новости из Киева. А между тем там прошли мероприятия, вызвавшие критику оппонентов нынешнего режима, возмущение представителей еврейской общественности и даже протест Польского института международных дел.
Речь идет о праздновании 250-й годовщины Колиивщины – восстания гайдамаков (казаков и крестьян), вспыхнувшего в 1768 году на восточных окраинах Речи Посполитой. Установить памятную дату подавляющим большинством голосов решили депутаты Киевского совета.
***
Критическая реакция на это решение понятна. По преданию, «визитной карточкой» повстанцев было дерево, на котором были по очереди повешены поляк, еврей и собака, сопровождавшееся подписью следующего содержания: «лях, жид та собака – вся вiра однака».
Апогей восстания, т. н. Уманская резня, действительно является одной из самых мрачных страниц истории Восточной Европы. Захватив город, повстанцы жестоко расправились с тысячами укрывавшихся за его стенами поляков и евреев.
Однако на общем фоне исторической политики нынешнего киевского режима, с его героизацией коллаборационистов времен Второй мировой и созданием буквально из ничего эпических перемог над москалями, инициатива празднования юбилея Колиивщины выглядит достаточно старомодно.
Например, еще в 2012 году на старте избирательной кампании в Верховную раду оппозиционные Януковичу кандидаты в нардепы, священники УПЦ Киевского патриархата и представители национальной интеллигенции провели в Холодном Яру на Черкасчине ритуал освящения ножей, воспетый Тарасом Шевченко в знаменитой поэме «Гайдамаки»:
Полигалися з жидами,
Та й ну руйнувати.
Руйнували, мордували,
Церквами топили…
А тим часом гайдамаки
Ножі освятили.
Про ножи – это Шевченко намекает на этимологию слова «Колиивщина». Считается, что оно происходит от слова «колий», так называли резника, специалиста по забою скотины. Дело в том, что гайдамаки объявили, что их враги – поляки и евреи, у которых не осталось ничего человеческого, а значит, и поступать с ними нужно соответственно. Их не просто убивали, и даже не просто резали как скот.
Что касается места проведения мероприятия – Холодного Яра, то ему у Шевченко посвящено отдельное одноименное стихотворение, в котором есть такие примечательные строки:
Гайдамаки не воины –
Розбойники, воры.
Пятно в наший истории…
Брешеш, людоморе!»
Душегубом (т. е. «людомором»), который порочит доброе имя гайдамаков, украинский классик называл одесского историка Аполлона Скальковского, выходца из польской среды Правобережья, знатока истории запорожского казачества, которого за вклад в историю южного региона современники называли «Геродотом Новороссии».
Любопытно, что в сегодняшней Одессе один из наиболее комичных персонажей местного евромайдана, господин по фамилии Гуцалюк, именует себя не иначе как «атаман черноморского гайдмацкого объединения».
Большинство из участников ритуала освящения ножей спустя два года, уже в ранге народных депутатов и активистов борьбы за европейский выбор, приняли активное участие в свержении Януковича.
А между тем именно Шевченко и именно в стихах о гайдамаках по-своему предрек кровавую развязку событий на киевской площади. Вот как он описывает истребление, произведенное атаманом Швачкой в городке Фастове под Киевом:
Прокотилось ляхів, жидів
Не сто і не двісті,
А тисячі.
А майдани.
Кров почервонила.
Конечно, было бы ошибкой объяснять все ужасы Колиивщины исключительно какой-то особой кровожадностью или ксенофобией жителей Малороссии. Жестокое экономическое и национальное угнетение действительно имели место, и вообще не нужно забывать, что речь идет о по сути еще средневековом обществе, к которому едва ли применимы современные моральные оценки. Впрочем, уже в наши дни воспевать садистскую и ксенофобскую составляющую восстания тоже, мягко говоря, не уместно.
Дело в том, что Колиивщина стала не только неотъемлемой частью украинского национального нарратива со времен Т. Г. Шевченко, но и занимала вполне почетное место в советском историческом дискурсе.
Если украинская традиция делала акцент на национально-культурном угнетении правобережных крестьян со стороны поляков и евреев, то историография советского периода делала акцент прежде всего на «феодально-крепостническом гнете».
При этом и украинская, и советская версии сходились во мнении, что восстание было подавлено русскими войсками потому, что Екатерина II почувствовала угрозу своей власти, исходящую от свободолюбивых украинцев.
Но есть и еще одна деталь. Между нами и собственно событиями двухсотпятидесятилетней давности стоит громада шевченковского нарратива.
Сам же Тарас Григорьевич писал в духе распространенной в эпоху романтизма моды на экзотический фольклорный хоррор, в рамках которой ценилось смакование всяческих ужасов и пламенных страстей.
Так, например, у Шевченко предводитель гайдамаков Иван Гонта убивает собственных сыновей, воспитанных в католической вере. На самом же деле ничего подобного Гонта не творил.
Не трудно разглядеть тот же эпический сюжет убийства сына-отступника, известный нам по другому произведению этого жанра – «Тарасу Бульбе» Н. В. Гоголя. Кстати, расправам над евреями уделяется внимание и там, что также вызывало и обвинения в антисемитизме.
***
Таким образом на реальную жестокость, которой полна история любого народного движения от Жакерии до восстания Желтых повязок, наложились эстетические и идеологические предпочтения авторов XIX столетия. А представим, что реальные события Колиивщины описывали бы современные украинские СМИ.
С точки зрения нынешних «гайдамаков» реальный гайдамак Зализняк – это предатель и коллаборант, который в трудный для страны момент вышел на площадь под флагом агрессивного соседа. Казачий атаман Гонта, который вместо подавления восстания к нему присоединился, – изменник и позор вооруженных сил Украины! Российские войска, которые Екатерина ввела в зону конфликта под предлогом защиты гуманитарных прав единоверцев и которые местное население встречало хлебом-солью – оккупанты.
В рамках современной украинской картины мира «оккупантов» должна была встретить нерушимая стена из поляков, евреев и гайдамаков. Но в XVIII веке еще не было киевских телеканалов, сайтов и платных блогеров, поэтому в реальности все вышло совсем наоборот.
Давайте же взглянем на события не сквозь призму литературы XIX века или национальной памяти тех, кто сегодня отождествляет себя с участниками той драмы. Исторические источники несут нам массу подробностей, которые никак не укладываются в рамки стандартного восприятия Колиивщины.
Когда-то во дни Русской весны 2014 года известный публицист Дмитрий Ольшанский сетовал, что русские, в отличие от украинцев, без государства плохо справляются со своими проблемами. Мол, восстание в Севастополе без «вежливых людей» захлебнулось бы так же, как и восстание в Харькове.
«Смешно и печально, – писал Ольшанский, – что на Украине нашей власти мешает ровно то свойство русского народа, которое так помогает ей в России. Русские недостаточно бузят. Не потому, что им хорошо (…). А потому, что приказа нет. Как говорил охотнорядский мясник Николаю Павловичу в 1848 году: ты нам, государь, только прикажи – и мы тебе такую революцию устроим, что любо-дорого».
Так вот в 1768 году такой приказ, судя по всему, поступил. Но обо всем по порядку.
***
В начале 60-х годов XVIII в. в Польше начался очередной политический кризис. В России тогда было два мнения относительно дальнейшей судьбы Речи Посполитой.
Согласно первому, «единая пророссийская» Польша могла бы стать союзником в геополитическом блоке североевропейских держав.
Второе мнение состояло в том, что Польшу надо расчленить, присоединив территории с православным русским населением, как минимум те, что в свое время привел под скипетр московского царя Богдан Хмельницкий.
Первой точки зрения придерживался граф Н. И. Панин – могущественный глава российской внешней политики и идейный оппонент императрицы Екатерины. Согласно замыслам Панина, православие должно было получить в Польше официальный статус, а православные – обрести полноценные политические права и изнутри оказывать нужное влияние на политику шляхетской республики.
Важным пунктом в реализации этого плана было то, что польский престол в тот момент занимал Станислав Август Понятовский, у которого в молодости был роман с тогда еще русской принцессой Екатериной.
Пророссийское королевское правительство приняло закон, который не давал православию статуса второй государственной религии, но официальный статус ему все же предоставил. Часть магнатов, шляхты и ксендзов объявили закон неконституционным, обвинили короля в предательстве и созвали конфедерацию (вооруженный майдан) с центром в польском городе Баре.
Сам король справиться с ними сил не имел, но поскольку он был пророссийским, то попросил на помощь российские войска. Тогдашняя сверхдержава Франция и ее союзник Турция обвинили Россию в нарушении договоров, которые гарантировали полякам суверенитет. Французы прислали конфедератам военных советников, а турки начали мобилизацию и отправили к границам крымских татар.
Русские же сказали, что они просто поддерживают легитимного, законно избранного короля, и как только наведут порядок, сразу выведут войска, а территориальных претензий не имеют.
Напомню, что весь XVIII век Франция для сдерживания России пыталась выстроить санитарный кордон из своих старых союзников – Турции, Польши и Швеции. Война с одним из соседей автоматически приводила к войне на несколько фронтов, что России тогда было не под силу.
Правда, поскольку Польша в своих вечных демократических распрях превратила себя фактически в failed state, то русским удалось проковырять в этом кордоне дыру, которую Франция весь XVIII век пыталась заделать.
И вот в тот самый момент, когда русские войска начали операцию по наведению в Польше конституционного порядка, вдруг на ее территории появляется подданный Российской империи запорожец Максим Зализняк с «золотой грамотой» царицы Екатерины, в которой содержится приказ к восстанию во имя веры православной и русского единства.
Начинается восстание. На территорию Речи Посполитой с территории Российской империи малыми группами просачиваются запорожские казаки. Здесь уже активно действуют вооруженные отряды гайдамаков, что с турецкого (с какого ж еще!) переводится как «разбойник». К повстанцам присоединился отряд надворных казаков польского магната Потоцкого во главе с Иваном Гонтой (надворные казаки – это такой ЧОП крупных польских феодалов Правобережья).
Итак, еще раз – ударная сила восстания: казаки – поданные России, местные разбойники и местные же частные армии олигархов.
Дальнейшие события, как я уже говорил, традиционно укладываются в следующую схему: Уманская резня; вмешательство русских войск, которые обманом захватывают лидеров повстанцев, а их самих разоружают; польских подданных передают властям – поляки пускают их на ремни, а российских подданных отправляют на каторгу в Сибирь. Восстание подавлено.
Но слишком многие факты в эту простую картину не укладываются.
***
Среди повстанцев, взятых в плен поляками, то и дело оказываются не только запорожцы, но и солдаты и даже офицеры (!) российской армии. Когда эти факты предаются огласке, российское правительство отвечает на это, что они заблудились, пардон, дезертировали.
Однако такое объяснение выглядит по меньшей мере странно – зачем дезертирам из русской армии вступать в пророссийское ополчение? Более того, по свидетельству Румянцева, местные жители активно вступали в действовавшую на Правобережье русскую армию, восполняя недостаток в рекрутах.
После взятия Умани лидера повстанцев Зализняка провозглашают гетманом Правобережья в составе Российской империи. Второй предводитель Колиивщины Гонта и его люди были казаками графа Потоцкого. Умань была его феодальным владением. Но вот самого Потоцкого в Умани во время штурма не было, потому что он не поддерживал конфедератов. В довершение всего сам Гонта был ни много ни мало кумом уманского губернатора.
Получается, что восстание было такое ужасное, такое ужасное, что буквально все шляхтичи и евреи сбежались в Умань, но оказывается, что не только лишь все, а только те, кто поддерживал конфедерацию против «пророссийского» короля Станислава Августа. Какое-то уж очень избирательное восстание. Вы не находите?
Далее. До прямого вмешательства российских войск восстание шло крайне успешно. Гайдамаки захватывают все новые города, громят отряды шляхты, но тут… Тут произошел инцидент, который в корне поменял ход событий. Существуют различные версии, но как-то вот так получилось, что один из гайдамацких отрядов захватил приграничный турецкий городок Балту (ныне райцентр на севере Одесской области).
Понимаете, да? Отряды «пророссийских повстанцев», которые действуют во главе с подданными Российской империи, от имени Екатерины, нападают на турецкие владения, убивают турецких солдат, грабят подданных. Турция только ищет повод, чтобы реализовать план Франции и оказать вооруженную поддержку «проевропейским» польским конфедератам.
И вот тут уже Екатерина II издает специальную грамоту, в которой говорит, что никаких писем не писала, что запорожцы действуют не от имени Войска Запорожского, а сами по себе, как частные лица. Войска, воевавшие с польскими конфедератами под Баром, перебрасываются к Умани. При этом генерал Кречетников сообщает гайдамакам о подготовке совместных действий и под этим предлогом захватывает их лидеров. По всему видно, что такого расклада те не ожидали совершенно.
Что касается запорожцев, то их показательно выпороли в присутствии турецкого посла. В действиях против поляков их не обвиняли. А когда война с Турцией все равно началась, то каторгу им заменили на ссылку.
Наконец, фельдмаршал Прозоровский сделал выговор генералу Кречетникову за то, что он выдал Гонту и остальных лидеров восстания на расправу полякам. Перестарался. Неверно оценил политическую обстановку.
Таким образом, мы видим, что реальной задачей военной акции русского корпуса было не подавление восстания как такового, а попытка замести «русский след» перед «международным сообществом». И тогда вся эта история с Колиивщиной вообще выглядит как неудачная попытка оторвать от Польши Правобережье путем создания там в результате восстания, аналогичного Хмельниччине, «самопровозглашенной народной республики», которая должна была попроситься в русское подданство.
Одним словом, я убежден, что вся история восстания 1768 г. – это классический пример «гибридной войны», которую Россия вела на своих юго-западных рубежах.
***
Но, может быть, я просто превратно истолковываю неоднозначные факты, а на самом деле ничего такого Екатерина Великая не имела в виду?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, достаточно сравнить Колиивщину с близкими типологически и хронологически событиями, в которых роль Санкт-Петербурга не подлежит сомнению.
Я имею в виду восстания против турецкого владычества, которые начались в Морее и других регионах Восточного Средиземноморья. Это восстание, совместно с действиями эскадры Орлова (первая Архипелагская экспедиция), стало ключевым элементом «диверсии» в турецком тылу во время «Румянцевской» войны 1768–1774 гг.
Текст «золотой грамоты», послужившей сигналом к гайдамацкому восстанию, нам известен исключительно по французской публикации. Это давало историкам основания утверждать, что документ – фальшивка и продукт пропагандистской кампании против России. Тем более что действительно за Францией такое водилось.
В свое время, науськивая турок против Петра Великого, французы показали султану выпущенную в Амстердаме гравюру с портретом Петра и подписью «император Востока», т. е. Византии. Хочу отметить, что если для своих исламских подданных султан был халифом, то для православных – византийским базилевсом. Кто заказал изготовление гравюры – неизвестно.
Затем, уже в 1812 году, французы распространяли фальшивое «завещание Петра I» – аналог «протоколов сионских мудрецов» своей эпохи, в котором прописывалось стремление России к мировому господству, притом самыми нелицеприятными методами.
Таким образом, существуют серьезные сомнения в подлинности «Золотой грамоты» Екатерины, обращенной к единоверцам Правобережной Малороссии.
А вот в существовании таких грамот Екатерины, адресованных жителям Мореи, Черногории и Химары (в Албании), мы не сомневаемся. Они тоже ходили в рукописных копиях и тоже сыграли свою роль в разжигании восстания. А опубликован дошедший до нас экземпляр в Одессе (он хранился у нашей греческой общины), в знаменитых записках Императорского общества истории и древностей, поэтому мы считаем его текст подлинным.
Подготовка к восстаниям пророссийских сил, в т. ч. и распространение агитационных прокламаций, велась при активном участии местных православных иерархов.
Как известно, исходной точкой Колиивщины стал Матронинский монастырь под Киевом, в котором получили благословение первые гайдамаки от игумена Мельхиседека (Значко-Яворского). Игумен побывал в Петербурге, встречался с Екатериной, а по возвращении в Польшу через некоторое время был подвергнут аресту.
Точно так же на Балканах именно местные церковные епархии служили своеобразными сетями для русской резидентуры, а иерархи – вдохновителями масс на выступление. Имен и титулов некоторых из них мы даже не знаем, поскольку в целях конспирации в дошедших до нас секретных документах они не называются. В том же самом 1767 г., когда бежавший из польской тюрьмы Мельхиседек через Запорожье пробирался на Левобережье, турками по аналогичным обвинениям в подрывной деятельности в пользу России был казнен митрополит Лакедемонский.
Прямые аналогии просматриваются и в отношении русских войск к повстанцам.
Дело в том, что Екатерина II уделяла огромное значение международному имиджу России и ее внешнеполитических мероприятий, а также собственному имиджу одного из интеллектуальных лидеров Просвещения. Поэтому для нее было очень важно, чтобы тщательно конструируемый и оберегаемый позитивный образ ничто не омрачало.
У пелопонесского восстания была своя «Умань» – резня в городе Мистра, где, как сообщается, греки даже сбрасывали младенцев с минаретов. Русским войскам приходилось вмешиваться, чтобы сдерживать избиение пленных или гражданских лиц. Однако на такое поведение в отношении иноверцев цивилизованные европейцы, включая русских, готовы были закрыть глаза. Но вот за действиями в отношении христиан следили строго.
Когда после Чесменского разгрома османского флота русские эскадры графа Орлова сделались хозяевами Восточного Средиземноморья, масса местных моряков изъявила желание встать под Андреевский флаг. Однако Екатерина строго-настрого запретила ведение неограниченной крейсерской войны на коммуникациях турок.
Запрещалось не просто нападать на корабли греческих или европейских купцов, но и даже докучать им пристальным досмотром. Поэтому раздача русских каперских патентов была крайне лимитирована. Деятельность же греческих пиратов жестко пресекалась. Так известен случай, когда капитан корабля, захватившего французское торговое судно, был повешен на рее, а команда выпорота батогами. Причем греки явно не ожидали такого исхода, спокойно зайдя в порт, контролируемый русским флотом.
***
На этом список аналогий можно закончить. Важно другое. И восстания в Морее, и Колиивщина рассматриваются как несомненные эпизоды национально-освободительной борьбы греческого и украинского народов соответственно. Вместе с тем, подготовлены, инициированы и спровоцированы он были российской дипломатией и разведкой, а проходили при активном участии российских войск и «отпускников».
Что же касается дальнейшей судьбы территорий, охваченных Колиивщиной, то после того, как Екатерина выиграла свою первую турецкую войну, международная обстановка изменилась, Франция постепенно втягивалась в кризис, который закончится революцией, а уже через несколько лет Россия вместе с Австрией и Пруссией беспрепятственно начнут делить Польшу, и правобережная Малороссия войдет в состав России.
Связанные с Колиивщиной сюжеты заслуживают такого подробного рассказа потому, что наглядно демонстрирует основной нерв украинской истории, который вновь обнажил себя в наши дни.
Всякий раз гуманитарное, политическое и социальное давление Запада на население этой территории завершается всплеском народного гнева и приходом более или менее вежливых, но всегда неплохо вооруженных людей с северо-востока. А по итогам, охваченная восстанием территория полностью или частично входит в состав России.
Александр Васильев, ВЗГЛЯД