Эруан Кастель (позывной «Алавата») — французский доброволец в рядах вооружённых сил ДНР, лично встречавшийся с Эрнстом Юнгером и Аленом де Бенуа. Снайпер интернациональной бригады «Пятнашка», практически постоянно пребывающий на фронте, а в свободное от войны время пишущий статьи и книги о Донбассе
Но это — лишь одна из его жизней. В прошлом он — капитан французской армии, а точнее — знаменитого 13-го парашютно-драгунского полка, на протяжении многих лет шпионивший за советскими базами в Восточной Европе, защищавший интересы Франции в Африке, тренировавший французских легионеров на Корсике, воевавший в Бирме (Мьянме) на стороне местного ополчения. Затем — рестлер, исполнитель народных бретонских песен и борец за независимость кельтской Бретани. Следующая его жизнь — жизнь отшельника в деревушке небольшого индейского племени уайана во Французской Гвиане. Здесь он более десяти лет организовывал научные и туристические экспедиции по Амазонии, пока, наконец, не решил приехать на Донбасс. Как говорит сам «Алавата» (его позывной связан с гвианским периодом жизни — так называют амазонских красных обезьян, которые, по словам Эруана, «живут на дереве и постоянно поют»), приехал он сюда с метаполитической целью. Об этой цели, войне на Донбассе, роли России в мире и о много другом мы поговорили с Эруаном, познакомившись и начав наш разговор непосредственно в авдеевской промзоне, где идут тяжёлые бои и где французского бойца можно застать чаще, чем где бы то ни было еще.
– Расскажите, пожалуйста, о себе. Чем Вы занимались до приезда на Донбасс?
– Я прожил несколько жизней. Одна из них — жизнь французского офицера в составе армии НАТО… Я родился во Франции, в семье военного 55 лет назад. Очень рано познакомился с ремеслом отца и пошел по его стопам, закончив высшую военную школу Интер Арм, относящуюся к школе Сен-Сир (выпускником Сен-Сира был, в частности, Шарль де Голль — прим. EADaily) по специальности «офицер-разведчик». Затем я стал десантником в 13 парашютно-драгунском полку. Это французский спецназ. Долгое время служил в разведке, участвовал в наблюдении за советскими базами в Чехословакии, Польше и Восточной Германии…
– О, это очень любопытно, можно было бы рассказать об этом подробнее?
Это период 80-х, завершения Холодной войны. Мой полк был полком стратегической разведки. Русские военные шпионили за нами, а мы шпионили за военными Варшавского договора. На войне лучшее вооружение достается лучшим подразделениям. А лучшие подразделения заточены для атаки в первые дни противостояния. Если вы знаете, где находится самое лучшее вооружение, самые лучшие военные материалы, боеприпасы, то вы знаете, где находится элитное подразделение, которое пойдет первым в атаку. Специализация моего полка заключалась в поиске и обнаружении элитных военных материалов стран Варшавского договора (речь идет о военной разведке из открытых источников, в частности, определение присутствия элитных частей потенциального противника на основе данных о материальном обеспечении иностранной армии — прим. EADaily). В случае войны мой десантный полк должен был быть десантирован далеко в тыл потенциального противника.
– Была ли психологическая готовность воевать с русскими, учитывая прежний негативный опыт?
– Военный — это человек, который подчиняется приказам своего командира. Экзистенциальные исторические вопросы оказываются здесь второстепенными. Конечно, я имею в виду момент самого сражения.
Если говорить о нынешней французской армии, то она, на мой взгляд, сохранила в себе черты колониального африканского наследия. Франция была империей, французская армия защищала прежде всего территорию империи. Французская армия и сегодня практически везде присутствует в Африке. Но она уже не защищает империю, она защищает индустриальные концерны. То есть сегодня французская армии стала всего лишь оружием в руках торговцев. Это одна из причин, по которым я оставил службу.
– Сразу приходит на ум Ливия… Какими там были цели Франции?
– Франция в настоящее время оказалась передовым батальоном мондиализма (идеология и проект создания единого мирового управления — EADaily), для которого Ливия представляла большую опасность. Конечно, здесь были замешаны нефтяные интересы, но не только. У Муаммара Каддафи были далеко идущие планы основать для всей Африки собственную валюту, обеспеченную золотом.
Стоит отметить, что французское колониальное могущество в политическом отношении исчезло, но в экономическом оно сохраняется до сих пор. И хотя Франция признала независимость африканских стран, она оставила их во франковой системе. Эти франки печатаются во Франции, и с их помощью контролируется вся экономика континента. Каддафи хотел, чтобы у Африки был свой золотовалютный запас, а это разбило бы европейскую колониальную систему. Каддафи управлял страной с позиции политики неприсоединения, существования вне зоны доллара. В его падении были заинтересованы сразу несколько могущественных игроков. США — из-за нефти. Франция — по финансовым причинам. Израиль — по причинам идеологическим. И в результате Франция отправила своих солдат на службу империализму против Каддафи.
Знаете ли вы историю Голема или Франкенштейна? Когда ученый создает монстра, а затем монстр возвращается к своему создателю? Когда западные страны играют с мировым терроризмом, он возвращается к ним, подобно тому, как это было с Големом из Праги или с монстром Франкенштейна. Чтобы свергнуть Каддафи, Франция вооружила джихадистов. После свержения Каддафи вооруженные Францией повстанцы атаковали север Мали.
В сахарской Африке — та же самая проблема, что и на Украине. Это проблема границ. Границы были разделены по экономическим зонам или по результатам военных соглашений. Они не учитывали ни языковых, ни этнических особенностей. Повстанцы-туареги, вооруженные французским оружием, вторглись в Мали. Война в Ливии была при Саркози, а война в Мали началась уже при Олланде. Олланд рассказывал, что Франция вторгается в Мали, чтобы спасти женщин, которых избивают мусульманские мужья. Это было ложью. Конечно, случаи насилия над женщинами имели место. Но Франция решила вторгнуться в Мали, потому что джихадистские повстанцы угрожали месторождениям урана, которые контролируются французской компанией Areva.
Я могу утверждать, что мондиализм во всех случаях, касается ли это Африки, Донбасса, или какого-либо иного региона, опирается на пропаганду войны. Эта пропаганда войны использует пять опор. Первая — искусство прятать реальные цели интервенции. Можно говорить о чем угодно — о правах человека, о борьбе с терроризмом, о демократии… И все только ради того, чтобы атаковать страны, богатые месторождениями нефти и газа.
Вторая опора — это дьяволизация противника для оправдания вторжения. Было время, когда Каддафи объявили Папой Римским в мире терроризма. Ранее тем же статусом наделялся бен Ладен и Саддам Хусейн.
У этого манихейского мировоззрения есть и третья опора — ангелизация, выставление себя жертвой, виктимность. Сейчас мы можем наблюдать эти процессы на примере истеричной русофобии. Что бы ни случилось, на Западе говорят, что это — вина Путина. С одной стороны они дьяволизируют Россию, с другой стороны — позиционируют себя жертвой.
Четвертая опора — это презрение к истории, игнорирование истории. Недавно мы говорили о колониализме в Африке. Я лично участвовал в военной операции в Чаде. Присутствуя в Чаде, мы никогда не учитывали его исторических особенностей. Чад не может существовать в начертанных ныне границах, потому что это колониальные границы. На севере живут арабы-кочевники — бывшие рабовладельцы. А на юге живут африканцы — бывшие рабы этих арабов и христиане. Ни история, ни общественная жизнь этих частей страны — ничего не совпадает. Имеет место несовместимость, когда невозможно справедливо распределить власть.
Именно поэтому западные масс-медиа всегда будут отказываться говорить об истории полуострова Крым, о том, каким образом он достался Украине. Это презрение к истории позволяет им рассматривать тот или иной исторический феномен как часть их идеологии. Мы замечаем, что в современном обществе, в обществе спектакля, масс-медиа становятся реальной властью, и наоборот. Мондиализм проплачивает большие кампании в прессе. Во Франции почти все официальные медиа, газеты, журналы, радио, телевидение, принадлежат пяти миллиардерам, которые инвестируют и в вооружение, и в промышленность. Эти люди являются активными действующими лицами мондиалистской системы, и они могут ставить населению свои условия… Это были мои небольшие скобки о пяти опорах мондиализма. Но они важны для того, чтобы понять, что происходит на Донбассе.
– Так какие же цели Запад преследует здесь, на Донбассе?
– Донбасс граничит с Россией и является одним из наиболее экономически развитых регионов. Но «майдан» на Украине, в результате которого к власти пришли ставленники Запада, не оправдал всех ожиданий Вашингтона. Крым вернулся домой, а Донбасс восстал. Однако НАТО руководят далеко не идиоты. Когда на Донбассе поднялось восстание, они решили развязать длительную войну, открыли второй фронт, постоянно поддерживая небольшой тлеющий огонь, чтобы в нужный для них момент начать эскалацию.
– Когда может настать этот нужный момент, для чего стратегически Западу нужен постоянный тлеющий конфликт?
– Есть поговорка — когда чудовище тонет, оно поднимает за собой большую волну. Навязанная Западом экономическая система умирает, она выживает только благодаря войнам, питается своими собственными кризисами. Если мы обратимся к истории, то увидим, что признаки болезни системы имели место и накануне Первой, и накануне Второй мировой войны. А после этих конфликтов, наоборот, наступал период расцвета. Война позволяла списать долги, поощрить развитие экономики…
Если первая описанная мной причина экономическая, то вторая — идеологическая. Система мондиализма является системой империалистической, она нуждается в захвате новых территорий. И эта система входит в стадию войны, когда тот или иной народ, та или иная территория оказывает ей сопротивление, отказывается от коммерческого рабства, от жизни в кредит. В западных СМИ такие государства называются «неприсоединившимися».
– Разве после поражения в «холодной войне» Россия является неприсоединившейся страной?
– Для меня выбор слов важен. Думаю, что нужно различать Запад и Европу. Так же, как нужно различать Россию и СССР, даже если они связаны друг с другом. После падения СССР должна была исчезнуть и Россия. Но пришел Путин и сумел отстоять ее. Сейчас можно с уверенностью сказать, что Россия является страной неприсоединившейся. Она, впрочем, всегда была страной, неприсоединяющейся к господству Запада.
А это господство можно рассматривать в разных аспектах. Думаю, что один из них — гегемония единой мысли. Потому что гегемония Запада изначально была религиозной. Христианство, обосновавшееся в Риме, изобрело концепцию единого агрессивного мышления, вывело принципы религиозной войны. Потом то же самое единое мышление проявилось в экономическом империализме. С открытием Нового Света в XV веке торговые компании обрели большую власть, чем политики. Это положило начало либерализму, вместе с которым единое мышление перешло в политическую плоскость. Его высшей точкой стало появление колониализма в XIX веке. Затем оно проникло в культуру. Сейчас мы все носим одинаковую одежду, слушаем и ту же музыку, едим одну и ту же еду.
– Но в России проводится по сути та же самая неолиберальная политика в экономическом отношении. Экономически Россия играет по установленным Западом правилам…
– Я не анализировал российскую экономическую политику. Однако я думаю, что Россия сохраняет присущие ей исторически принципы. Я имею в виду состояние духа, менталитет. Когда западноевропейские язычники были раздавлены и уничтожены Римской церковью, здесь, в России, спокойно сосуществовали православие, ислам и языческие верования.
– То есть Россия может сыграть примиряющую роль в мире из-за этих качеств?
Да, русский менталитет — это менталитет будущего для всего человечества. Как я уже говорил, однополярная система пришла вместе с католицизмом. Но для выживания необходима адаптация, а для адаптации — разнообразие. Этому не способствует идеология, которая заставляет брать в руки оружие и расстреливать всех, кто с тобой не согласен. Это менталитет вампира, и он очень популярен, потому что вампиру необходима кровь. В России все совершенно иначе. Россия толерантна в истинном понимании этого слова, ей не присуща агрессивная колонизаторская политика.
– То есть Вы поддерживаете идею многополярного мира?
– Да, для меня многополярность — это разнообразие, прежде всего, разнообразие людей.
– Поделитесь своими личными впечатлениями о Донбассе?
Я приехал на Донбасс с метаполитической целью. Раньше я не бывал в России, а когда оказался здесь, понял — это потрясающая страна. Я из Бретани, но мой отец много рассказывал мне об истории Европы. И в немецком, и во французском языке разделяются понятия отечества и Родины. Для меня отечество, страна отцов, Fatherland — Бретань. А Родина в широком понимании — вся Европа. Потому что все люди, и я, и ты — это одна и та же цивилизация.
Здесь, на Донбассе, я обнаружил людей с ценностями моей мамы, моих дедов и прадедов, бабушек и прабабушек. Для меня жители Донбасса — настоящие герои Европы. Я жил в самой бедной зоне на Октябрьском, потому что мне хотелось находиться в эпицентре событий. Это прифронтовой район, но там осталось очень много людей — женщин с детьми, стариков. Они, несмотря ни на что, продолжали жить в этой зоне — в 500-х метрах от аэропорта под регулярными обстрелами. Для меня это было невероятно. Однажды возле Марьинки я зашел в пиццерию со своим другом из Франции, и вскоре начались очень близкие прилеты. Но девушка-кассир продолжала работать. Я спросил: «Ты не боишься?». Она говорит: «Нет, все нормально». Я представил подобную ситуацию во Франции — 80 процентов людей сразу исчезли бы.
– Ну почему же? Во Вторую мировую во Франции было сильное сопротивление…
– Мне очень жаль, но это просто красивая легенда. Только один процент населения Франции вступил в ряды сопротивления. Конечно, это героические французы, но всего лишь один процент.
– Какие были представления о России до приезда?
Как я уже говорил, первую часть своей жизни я был, что называется, по другую сторону баррикад, и мои представления о России складывались на основе натовской пропаганды. Я 15 лет работал в этой среде, и в моем сознании Россия всегда была врагом. После окончания «холодной войны» я начал следить за геополитической ситуацией, за войнами в Сербии, в Африке, и тогда мне открылась истина. Я обнаружил, что долгие годы находился на стороне зла. Когда я приехал в Донбасс, мой анализ только подтвердился. Сейчас я понимаю, что европейская цивилизация может быть спасена только Россией, Русским миром.
– Что такое Русский мир в Вашем понимании? Имеет ли он географические границы?
– Я могу объяснить феномен Русского мира на примере этологии — науки о поведении животных. Отец этологии австрийский зоопсихолог Конрад Лоренц. Его работы очень увлекательны. По его мнению, для того, чтобы выжить, нужно уметь адаптироваться. А для адаптации необходимо разнообразие. Человечество, его политическая, экономическая, государственная организация сегодня теряет свое разнообразие. И это опасно для всего человеческого рода. Думаю, что Россия сумела сохранить многообразие в этом мире. Я разделяю убеждение, что в европейской цивилизации есть место и бретонцам, и французам, и англичанам, и немцам, и полякам, и русским. На гравюрах, найденных в пещерах от Скандинавии до Средиземного моря, от Атлантики и до Урала, прослеживаются общие образы, которые доказывают, что, несмотря на различие всех этнических групп, это все-таки одна цивилизация, одна идентичность. И эта цивилизация создала наши ценности. Например, культ предков, культ семьи, любовь к Отчизне, великие легенды и мифы. Все это наследие цивилизации сегодня исчезает под гнетом коммерческой диктатуры. Однако в России оно все еще живет в сердцах людей. Мы не так давно отпраздновали 9 мая. Я с восхищением наблюдаю, что в Русском мире этот день — не просто стандартная церемония, а настоящее выражение сердечных чувств каждого человека. А самое яркое проявление русского патриотизма, которое я когда-либо видел в своей жизни — это Бессмертный полк. Эта акция — яркое проявление приверженности русских нашим общим ценностям, наследию нашей общей европейской цивилизации.
Когда я сюда приехал, то был удивлен красотой женщин, детей и мужчин. Это три разных вида красоты. Красота детей — в их чистоте и невинности. Мужчин — в мужественности. А женская красота — в грации и элегантности. Я подумал, что этот народ ничем не отличается от французов или бретонцев. На Западе мужчины тоже мужественны, женщины элегантны, а дети невинны. Но там все они затоплены потоком американской культуры, носят одинаковую одежду в стиле унисекс. Они исчезают. А здесь мужчины остались похожими на мужчин, дети на детей, а женщины на женщин.
Во французском языке этика и эстетика схожие по звучанию слова. На мой взгляд, понятие цивилизации лежит на двойном фундаменте- этическом и эстетическом. В философии Древней Греции поиск красоты одновременно был и поиском истины. В искусстве древних цивилизаций античности присутствует культ тела и культ красоты. Тогда как нынешняя западная цивилизация поддерживает культ уродства. Ненормальные вещи, исключения из правил, становятся правильными. Я язычник по своим убеждениям, для меня важен природный порядок вещей. А природный порядок вещей предполагает существование самцов и самок. Я не гомофоб, я против преследования гомосексуалистов. Но я точно так же против того, чтобы гомосексуальность становилась общественной нормой. Общество должно в первую очередь признавать ценность семьи, а семейные ценности — это отец и мать.
Запад пытался защитить меньшинства, и это действительно является долгом государства. Но я уверен, что нужно защищать меньшинства, не презирая при этом большинство. Сегодняшняя политика государственной власти на Западе оказывается разрушительной для ценностей, созданных ранее тем же самым Западом, в то время как Россия остается примером сбалансированного общества, оберегающего свои корни и одновременно принимающего разнообразие. Конечно, гармонию эту нужно сохранять, а чтобы ее сохранять, необходима сильная власть. Можно упрекнуть Владимира Путина, или Башара Асада, или Каддафи в авторитарности. Может быть, в некоторых аспектах их можно даже назвать диктаторами. Но лучше быть диктатором, защищающим свой народ, чем демократом, разрушающим оборонительные стены.
– Мы уже много говорим о Донбассе, но пока что так и не выяснили, как же Вы, офицер французской армии в прошлом, решились сюда приехать?
– После отставки из армии я вернулся в Бретань, это кельтский регион во Франции. Мой родной язык — бретонский. Я, наконец, вернулся к своим корням. В то время я много читал, в основном оппозиционных западных философов — Ницше, Хайдеггера, Карла Шмидта, перечитал великих авторов Античности, отошел от католического наследия и начал ориентироваться на языческие религии, потому что эти религии учитывают естественную природу вещей. Этот период меня сильно изменил. Тогда я начал идентифицировать себя с направлением свободной мысли. В то время у меня было много занятий. Я работал рестлером на торжествах, где показывал приемы борьбы, я был певцом — исполнял народные бретонские песни. В политическом отношении в этот период я боролся за независимость Бретани. Так что я тоже сепаратист. Из-за этого у меня начались проблемы с французскими властями. Французской республике не понравилось, что военный французской армии с определенным боевым опытом стал сепаратистом.
После семи лет в Бретани я уехал во французскую Гвиану. Это бывшая колония, которая получила статус заморского департамента. 80% территории — амазонские джунгли. Там я 15 лет был гидом, сопровождал научные и туристические группы, путешественников, жил в маленькой индейской деревне Туэнке племени уайана на реке Марони с населением не более 50 человек. Но и в джунглях я продолжал наблюдать за миром из маленького окошка, немного похожего на экран моего ноутбука. И из этого окошка я видел отвратительные проявления мондиалистской военной пропаганды. Война в Грузии 2008 года, Арабская весна. Все это меня заинтересовало и взволновало. Когда в 2013 году начался «майдан», я понял, что это вовсе не украинская революция, а западный переворот. Я увидел, что западные масс-медиа поддерживают украинских оппозиционеров, и не показывают полной картины происходящего. Тогда я решил открыть блог в поддержку донбасского восстания. За четыре года я написал тысячи статей.
В течение 2014 года украинский кризис перерос в гражданскую войну. За это время произошли события, которые меня шокировали. Окончательное решение приехать на войну я принял, когда узнал о бойне в Одессе. 48 смертей — это драма не только для Украины, но и для всей европейской истории. Что меня действительно поразило, так это молчание западных СМИ. Они вообще не захотели никак освещать эту трагедию, что лишний раз доказывает их сговор, и подтверждает участие Запада в этой бойне. В это время я уже контактировал с людьми из Донбасса, переписывался с жительницей Луганска Инной. 2 июня Луганск был подвергнут бомбардировке, и эта женщина тогда была ранена в ноги. Напомню, что последний случай, когда страна бомбила собственный народ в Европе, произошел во время войны в Испании между республиканцами и Франко.
После этого я собрался на Донбасс. Как я уже упоминал, в то время я руководил своей фирмой, и сразу уехать мне было сложно. У меня были определенные обязательства с экспедициями до ноября 2014 года. В ноябре 2014 года я приехал во Францию, но в это время умер мой отец, и еще на некоторое время я остался дома, чтобы поддержать мать. В итоге в Россию я приехал только в конце января.
Тогда я впервые ступил на российскую землю, осознав, что я, отставной офицер, работавший на НАТО, вдруг оказался на востоке. Мне бросилось в глаза величие Москвы, где я провел около пяти дней. Большие улицы и здания, величественное метро, прекрасные женщины… Я ходил по музеям, гулял по Красной площади, разглядывал то, что раньше видел только на почтовых открытках. Затем через Ростов я приехал в Донецк, открыв для себя город исключительной красоты. Я приехал ночью, найти транспорт было сложно, и мне пришлось воспользоваться автостопом. Правда, остановить мне удалось только армейский «Урал». Таким образом я сразу встретился с военными. В это время как раз шли бои за Дебальцево, и спустя два дня отряд казаков отправил меня куда-то на окраину Углегорска. Это было завершение окружения Дебальцева, и дней десять я участвовал в этой битве. Так что мое первое боевое крещение на Донбассе было достаточно эпическим. Затем я вернулся в Донецк, и с несколькими французами мы вошли в состав четвертого батальона Республиканской Гвардии. Мы занимали позиции недалеко от Марьинки на западе города, участвовали в боях за Марьинку в июне 2015 года. Затем я служил в подразделении разведки танкового батальона, потом был в Пятой бригаде, где мы воевали к югу от Донецка в районе Докучаевска. В 2016 году я воевал на Спартаке, в районе аэропорта, а в следующем году вошел в «Пятнашку». И до сих пор служу тут, мы сейчас удерживаем позиции под авдеевской промзоной.
– Вы видели много войн, знаете много военных из разных стран. Отличается ли чем-то легендарный русский солдат?
– Много различий, но и много общих черт. Когда я принимал участие в военных операциях французской армии, мне иногда приходилось работать с ополчением. Например, в Ливане. В качестве добровольца я сражался в Бирме на стороне каренского народного ополчения в 1994—1995. На Донбассе я тоже воюю в ополчении. Думаю, что донбасское ополчение — это самая большая авантюра, в которой я когда-либо принимал участие.
Общаясь с ополченцами я в полной мере раскрываю для себя русский менталитет. Я понимаю, почему раньше Донецк назывался Сталино. Потому что у местных ребят крепкие головы (улыбается, выразительно постукивая себя по голове). Я думаю, что русский солдат близок к природе, он деревенский, он может обходиться без комфорта, терпеть плохое снабжение, служить и днем и ночью. Его неприхотливость впечатляет. А его отвага в битве иногда граничит с безрассудством. Русский солдат не считается с опасностью.
С юмором, но с уважением к здешнему ополчению, могу дать ему характеристику всего четырьмя русскими словами. Правда, одно из них нельзя произносить при дамах. Первое слово — «завтра». «Завтра, завтра, завтра». Второе — «ждать», «надо подождать». После этого — «давай, давай, давай». Затем — «ура». И последнее — [конец, долгожданное завершение]. Это тот самый ритм из четырех слов, сформулировав который, я, наконец, смог понять русский менталитет.
Еще я заметил, что у донбасского ополчения нет осознанной ненависти и воли к тотальному уничтожению противника. Присутствует печаль от того, что приходится погружаться в гражданскую войну, но нет жестокой и непримиримой ненависти, которая выливается в плохое обращение и пытки военнопленных, что можно наблюдать у украинской стороны. У ополченцев Донбасса отсутствует фанатический дух крестоносцев.
Конечно, потери за время войны навсегда отделили Донбасс от Украины. Моя подруга на Октябрьском знает несколько языков — английский, французский, русский и украинский. Но она не может говорить на украинском — она начинает плакать. Я вижу страдание и боль донбасского народа, но еще вижу его достоинство и благородство. Эта боль никогда не перерастает в ненависть.
– Чем закончится, на Ваш взгляд, эта война для Украины?
– Думаю, что Украина вернется к своему природному состоянию. Эта изначально славянская земля, колыбель Руси, была разделена искусственными границами. Ленин передал Донбасс Украине, договор «Молотова-Риббентропа» присоединил к Украине западные земли, принадлежавшие католической польской традиции. Позже Хрущев отдал Крым. Украинский кризис показал, каким должно быть естественное состояние страны. Крым уже вернулся на Родину. Мы видим, что сегодня остальные искусственно пришитые к Украине куски начинают отваливаться. Думаю, постепенно Украина уменьшится или исчезнет совсем либо под влиянием новой, на сей раз настоящей народной революции, либо из-за войны с Россией, которой еще не было, либо из-за потери поддержки Запада и экономического спада. Никакая страна не может вечно выдерживать тяжесть позиционной войны. Даже если в этой войне заинтересованы все.
– Кто — «все»?
– Война на Донбассе — это не только гражданская война, это еще и война США против России. Вашингтон доволен этой войной, потому что она — язва, близкая к России. НАТО выгодно быстро милитаризовать Украину с помощью своих баз. Мы видим, что военные учения проходят практически каждый месяц, несмотря на то, что «минск» это запрещает. Во время этих учений НАТО все больше и больше утверждает свое влияние на территории Украины.
Заинтересован в этой войне и Киев. Пока существует война, он может списать на нее все свои экономические провалы. В войне заинтересована и Москва — пока война продолжается, киевское правительство слабеет.
Эта война интересует и местные власти, потому что она образует священный союз вокруг правительства. Я не собираюсь осуждать ни тех, ни других. Я лишь констатирую, что сегодня в этой войне каждый старается найти свою выгоду.
Однако я думаю, что Украина сейчас не может военным путем захватить Донбасс. Но она может попытаться увеличить давление и спровоцировать приход «голубых касок». Киев хочет, чтобы в Донбасс вошло 30 — 40 тысяч «голубых касок», которые бы взяли под контроль границы. После этого Киев намерен осуществить операцию по югославскому сценарию, начав этнические чистки при попустительстве «миротворцев». Но я полагаю, что сегодня Россия не даст этому сценарию реализоваться.
– Может быть, Вы хотите сказать что-то важное, о чем я забыла спросить?
– Я прибыл сюда, руководствуясь разными мотивами. Из-за моего желания участвовать в информационной войне я даже стал писателем. Для меня на Донбассе сплелись четыре авантюры — военная, жизненная, метаполитическая и авантюра писателя. Но есть еще и внутреннее приключение, внутренняя авантюра. Она еще только зарождается во мне. Может быть, у меня будет еще и пятая жизнь, когда я покину Донбасс. Донбасс для меня — это лаборатория европейского общества завтрашнего дня. Республики, несмотря на все их недостатки, подают серьезные надежды. Я хочу найти то самое пламя Новороссии. Концепция Новороссии — концепция метаполитическая. Здесь зарождается историческая реальность нового европейского идеала. Я бы хотел, чтобы границы государств были разрушены, чтобы Европа была построена на естественных принципах, а новая Европейская Федерация жила бы в гармонии с Российской Федерацией.