Был конец ноября. Практически зима в этих краях. Лежал легкий снежок в лощинах. Туман плотно закрывал окрестности. Наш рафик остановился около нереально громадной в этих бедных краях стены поперек шоссейки. Дальше начиналась территория Южной Осетии. Точнее, её столицы. Война недавно закончилась, и я попросил своего бывшего студента, а по совместительству еще и президента страны, гастрономического фаната дорогих галстуков, показать мне свежеиспеченную границу.
Пошли вдоль линии разграничения. Меня сопровождал то ли сапер (еще не все было разминировано), то ли спецназовец. Скорее последнее, судя по тому как вахлоковато болталась у него на животе М16. Машинка была со всеми приблудами: планка Пикатинни, лазер-шмазер, фонарик-ху..рик, шашлик- машлик. Пардон, последняя пара не из этой оперы. Хотя…
Но выглядел боец от этого почему-то еще более рагулисто. Вообще я заметил, что спецназ маленьких южных стран обладает даром сочетать куртуазность и жлобство.
От холода я держал руки в карманах и кололся пальцами об сатитени, хевсурские боевые перстни, которые туда ссыпал. Это, кстати, была одна из формальных причин моей поездки. Типа изучаю грузинскую (хевсурскую) школу боевых колец. Когда-то я заработал свои первые нормальные деньги, преподавая экзотичные виды боевых искусств. Тогда и заметил: чем бессмысленнее направление рукомашества (всякие там «боевые гопаки», «капоэйры», «боевые грузинские кольца» и пр.), тем успешнее их можно капитализировать. Понты всегда дороже дела. Поэтому и решил пополнить свой арсенал сакрального блефа.
Про технику хевсурского кольцевого боя когда-то еще в советские времена, в период лютых гонений на подпольные школы карате, была издана маленькая книжица на желтой газетной бумаге. С тех пор её шепотом пересказывали бойцовские ботаны, округляя глаза и многозначительно оглядываясь. Я и поехал наконец посмотреть. Но вернемся к Цхинвалу.
Прошли вдоль границы, перепрыгивая подгоревшие бревна и воронки. Зашли в полуразрушенный дом. В гостиной был накрыт стол: тарелки с засохшей едой, черствый хлеб, початая бутылка с мутной жидкостью. Ощущение, что семью просто сдуло ураганом или «Градом» прямо во время ужина.
Боец смахнул на глиняный пол одну тарелку стволом. Сказал: «Это не наши здесь жили». Я в обоих карманах вставил большие пальцы в перстни. Левый в сацеми – кольцо для тычковых ударов, правый – в лесула, для косых режущий махов. Подумал, что Пикатинни со всеми наворотами вряд ли прокатит против пары древних перстней. Но боец вовремя вышел. Я налил вполне сохранившейся чачи в маленький гранчак. Выпил и закусил сухарем…
Моя первая любовь – осетинка Татошка, трехлетняя сестренка моего соседа и главного друга Чермена, каждое утро приносила мне кружку холодного козьего молока и горячий чурек – кукурузную лепешку. Молоко я сливал громадному псу Казбеку, а хлеб был моим любимым лакомством. Сейчас я ощутил тот же детский вкус. Снял со стены картинку – вырезку из старого «Огонька» в рамке – редкий лес, березки. Спрятал под куртку.
Мне, правда, больше пальмы нравятся, на крайняк – акации, какие росли в селении моего детства, где на одной улице жили семьи из трех народов, а моя бабушка преподавала им всем географию. Из цветов акации взрослые пекли пироги, а мы, босота, ели их сырыми. Здесь же почему-то в аккуратной рамке были банальные березы, в ностальгию к которым я не верю. Но оставлять не хотелось – сожгут вместе с домом.
Вышел. Боец мочился под деревом. Акацией! Потом поехали в Гори. Там накрыли небольшую «полянку» прямо в вагоне-музее Вождя народов. Вагон был удивительно маленьким как для тирана. Когда-то уговорил одного средне-богатенького приятеля выделить его персональный вагон Николаю Караченцову, который уезжал с гастролей. Тот вагон был раз в пять больше – с сауной, бассейном, баром. А тут узкая кушетка, крохотный столик… Вождь, мда…
Вспомнился еще один сатрап. Когда встречался с предыдущим президентом, курьезным «либералом» Шеварнадзе, тот поселил меня на бывшей даче Берии. Домик не отапливался и оказался к тому же куда скромнее моей собственной фазенды. А вы говорите Лаврентий Павлович!
Помню еще спор с авторитетным западником, философом, театралом и вором в законе Иоселиани. Я говорил: «Русский мир – это пьеса про то, как сквозь уродливое и страшное проступает великое и возвышенное. А западный мир – как сквозь восхитительное и блестящее проступает уродливое и страшное». Джаба Константинович тяжело молчал и гладил на коленях свою «сучку» – укороченный калаш…
Но это к слову. А вспомнил я все это по двум поводам. Во-первых, сегодня грузинские друзья уже начали отмечать абсолютный рекорд туристического сезона – более 8 миллионов гостей страны. Впечатляет! Это почти на порядок больше, чем в соседней солнечной Армении. И почти столько же, сколько обычно бывало в год в Крыму в тоталитарное время. Но самое интересное то, что на первом месте среди гостей Сакартвело – русские!
Когда-то я помог организовать встречу тогда еще президента Саакашвили с моим другом – известным европейским энциклопедистом Тамошем. Расстались они чуть ли не врагами. А все потому, что мой умный друг рассказал Михаилу давнюю историю.
В холодной и туманной Британии многие впадали в депрессию от длинной зимы, промозглости, серого неба. И тогда Байрон создал легенду о вечно солнечной, обильной и гостеприимной Греции. Это был сладкий сон англичан. Зиму легче было переносить, уносясь в своих грезах, впадая в сказочный сон о стране, где женщины прекрасны и доступны, рецина льется рекой, метакса греет кровь и все вокруг тебя хороводят дивные танцы. Этот сон и создал особые отношения двух стран.
Потом злобные политики и дотошные журналисты прервали его. И оказалось, что наяву женщины там частенько корявы, усаты и недоступны (хотя зачем?), рецина кисловата, метакса дороговата. А еще сиеста, госдолг, левые у власти…
Господи, лучше б опять вернуться в байроновский сон…
Так вот, друг объяснял Михо, что по его версии Грузия – это бывший сладкий сон России. И не надо было её будить громкими звуками типа залпов «Градов» в «чистом поле», криков ненависти политиков, хамского ора местных «интеллектуалов» и гортанных команд на языке Байрона. Так бы в сладкой полудреме им качали с севера газ и электричество и считали нарзан лучшей опохмелкой после местных суррогатов. И не приходилось бы продавать девушек турецким визитерам выходного дня в Батуми. Но разбудили! Получили!..
Но вот опять поехали русские. Как-то убаюкала их местная элита. Опять снится волшебная Настя Вертинская из бессмертного «Не горюй!» Опять мелькает в сладкой дреме Мимино в бесшабашной лезгинке. И в адеквате. Слышится???: «Наа, ни на, ни на…».
А тут выборы в Грузии. Второй тур на носу. Сойдутся Саломе Зурабишвили, поддерживаемая провластной «Грузинской мечтой», и Григол Вашадзе от оппозиции. Разница между ними менее одного процента. Интрига! Забавно, что когда-то я стал невольным соавтором названия пока еще правящей партии. Просто опубликовал статью о том, что фасадную грузинскую демократию способна завалить лишь демократия мечтательная. Это из той же серии, что и про могущественные, грозные, волшебные хевсурские боевые кольца. Ну, вы понимаете. Но мечта от долгого употребления поблекла, а старый фасад подкрасили. С Григолом я встречался. Он тот еще национальный «художник». А выборы вот-вот…
Одним из самых трагичных фильмов умиравшего Союза я считаю пронзительную притчу «Зимний вечер в Гаграх». Там с дикой страстью показано, что человек, который живет только прошлым, умрет, не дождавшись будущего. Но так же происходит и со странами. Особенно с теми, которые думают, что другой старый советский фильм «Спящий лев» – это комедия. А это пророчество.
Р. Дервиш, ИА Альтернатива