Сегодня именно Мали – единственное государство на планете, больше половины национальной территории которого контролируется джихадистами
По меньшей мере шесть исламских террористов были застрелены утром 3 декабря группой жандармов Буркина-Фасо в городе Буги, примерно в десяти километрах от города Фада-Нгурма, в восточном регионе страны. Это уже второе нападение джихадистов за несколько дней — в конце прошлой недели было убито пять человек, включая четырех жандармов, когда террористы заложили фугас на дороге, ведущей на золоторудную шахту. На этот раз жандармы были наготове, и уничтожены были только террористы — лишь один жандарм получил ранение.
С 2015 года Буркина-Фасо столкнулась с взрывным ростом террористических атак, в результате которых власти потеряли уже более 230 силовиков. Столица страны, Уагадугу, трижды становилась целью полномасштабных попыток захвата со стороны джихадистов менее чем за два года.
В сентябре африканская «Аль-Каида» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) заявила в своих «СМИ», что организационно выделила «новую ячейку» в Буркина-Фасо, сформированную на базе опорной точки «Аль-Каиды» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в этой части Африки — так называемой «Группы поддержки ислама и мусульман» (ГПИМ).
Таким образом, план «Аль-Каиды» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) по экспансии в этой части Африки последовательно и системно реализуется — Мали превращается в огромный тренировочный лагерь, мега-кампус по подготовке террористов, которые дальше уже организуют собственные ячейки «Аль-Каиды» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в своих странах — примером может служить Буркина-Фасо.
В Мали с 2012 года джихадистские группы взяли под свой контроль более половины национальной территории.
Каким образом можно было осуществить такое фундаментальное изменение ситуации в стране, которая еще десять лет назад рассматривалась международными экспертами как оплот против радикального ислама в Африке? Такое возможно только изнутри, когда усилия исламистов складываются с разрушением ткани государственности и одновременным резким изменением ситуации по всему периметру границ.
Одним из ключевых элементов радикализации Мали стали бомбардировки НАТО в Ливии в 2011 году. Военные действия привели к тому, что несколько тысяч прекрасно вооруженных, обладающих организацией и боевым опытом малийских туарегов, служивших в ливийской армии, в том числе на высших командных должностях, вернулись домой в Мали. Это резко активизировало сепаратистское вооруженное движение туарегов, которое уже зарождалось на севере страны. Здесь пока что нет исламизма — только сепаратизм и огромные, даже по африканским меркам, потоки легкодоступного оружия.
Двумя десятилетиями ранее другие группы туарегов, из Алжира, — возглавляемые джихадистами — после гражданской войны в этой североафриканской стране в 1990-х годах, были выбиты на юг Мали в регион Мопти. Эти не очень многочисленные джихадистские группировки были разбиты в 2013 году в ходе французского военного вмешательства — и двинулись с насиженных баз, навстречу туарегам, служившим в ливийской армии.
Сложите два и два, и вы получите туарегов Мали образца 2014 года, — джихадистских по доминирующей идеологии, сепаратистов по целям и обладающих военной организацией и навыком.
«Группа поддержки ислама и мусульман» базируется в Мали, и возглавляется Иядом Гали, этническим туарегом, одной из «восходящих звезд» джихадистского сообщества.
Сегодня они контролируют не только сельские районы севера Мали, но и южные в регионе Мопти. Французы не оставили после операции 2013 года здесь никакого контингента, и возврат этих земель под исламистский контроль — тем более с армией «северных» — был практически без боя. А еще это привело к тому, что те из местных лидеров, кто делал ставку на «белых колонизаторов» и противился исламизации, либо бежали, либо были уничтожены.
Важно отметить, что постепенно исламисты получали все большую поддержку от сельского населения Мали, прежде всего, кочевых скотоводов.
К этому привел системный конфликт между прогрессивными (с точки зрения западного взгляда на организацию сельского хозяйства) скотоводами-фермерами, поддерживаемыми правительствами и всяческими международными агентствами развития, и скотоводами-кочевниками, ведущими традиционное, непрогрессивное кочевое скотоводство, но прекрасно вооруженными и так же традиционно, в течении десятилетий, решающими хозяйственные споры через прицел «калашниковых» или ударом дедовской сабли.
Этот противостояние, все более кровавое, ширится в африканском Сахеле — поясе плодородных саванных земель — на всем четырехтысячекилометровом его протяжении — от Сенегала до Эритреи. ИА REGNUM касалось этого конфликта, когда подробно анализировало темы предстоящей президентской кампании в Нигерии и чуть ранее, когда рассказывало о французской операции в Мали.
Разумеется, не в каждой из стран Сахеля этот конфликт окрашен в исламистско-террористические тона, — но он есть в каждой стране, от Атлантики и до Индийского океана.
Другая линия радикализации — развитие посевного сельского хозяйства за счет скотоводства, также продавливаемое всяческими «фондами развития» на схоластической базе якобы экономической эффективности абсолютно без учета социальных последствий такой «современной агротехники».
Скотоводы в Салехе — уже не только кочевники, но и оседлые фермеры — недовольны политикой властей и зарубежных фондов развития, которые насаждают земледелие на их пастбищах и выгонах. Причем вся эта экономическая модель, как указывают эксперты в области африканской экономики, изначально извращена: она ориентируется не на решение реальных проблем голода, или, например, занятости — а на красивые отчеты для правлений «институтов развития» и международных меценатов, например, Билла и Мелинды Гейтс. И уж точно такая «экономика красивых презентаций» не способствует созданию устойчивого цикла производства и потребления продовольствия.
Ситуация усугубляется тем, что во многих странах Сахеля земельные угодья принадлежат или контролируются чиновниками, которые видят в программах борьбы с голодом «фондов развития» источник денежных вливаний в экономику своих стран — и источник обогащения, разумеется, тоже.
Другим примером формирования социальной напряженности в угоду интересам международных доброхотов выступает деятельность служб охраны лесов. Службы лесного хозяйства создавались в африканских странах еще в колониальную эпоху, как военизированные организации. Их основной мандат заключался в обеспечении сохранности природных ресурсов и предотвращении опустынивания посредством сложной системы разрешений и штрафов. Под влиянием давления «программ устойчивого развития» и многочисленных фондов защитников дикой природы — а еще больше в надежде сохранить их гранты — в Мали, например, еще колониальный закон о лесах был пересмотрен и стал куда более репрессивным. Были введены чрезвычайно высокие штрафы — за сбор сухостоя, за охоту для личных нужд, за незарегистрированные посевы. Помножьте это на традиционную африканскую коррупцию и автоматы в руках егерей — и легко догадаться, что в результате Лесная служба стала инструментом грабежа в сельской местности и мишенью для гнева сельского населения, чем немедленно воспользовались джихадисты. Участились нападения на егерей со стороны исламистских групп, егеря отвечают уничтоженными незарегистрированными посевами, те, чей урожай погиб, уходят к исламистам.
Так это работает не только в Мали, но и по всей центральной части Сахеля.
Исламисты из «Группы поддержки ислама и мусульман» (ГПИМ) не только воюют, но и ведут грамотную политику привлечения симпатий местного нерадикализированного населения. Известно, например, что в сельских районах, находящихся под режимом джихадистов, скотоводы, которые хотят получить доступ к ценным пастбищам или воде для своего скота во время засушливого сезона, больше не платят традиционные взятки местным начальникам или государственным чиновникам.
В результате многие сельские жители в Мали склонны рассматривать ГПИМ и других джихадистов как меньшее зло, чем коррумпированное государство, чиновники которого хотят получить признание только в глазах зарубежных фондов, программ и дарителей — но не собственных крестьян.
Опыт «хозяйственной деятельности» ISIS (ИГИЛ — организация, деятельность которой запрещена в РФ) показал, что исламское государство оказалось неспособным выстроить хоть сколько-нибудь эффективную экономику — даже когда контролировало все природные ресурсы на своих территориях. Но этот же опыт показал, что уровень коррупции в исламском государстве был значительно ниже, чем вокруг него. Это достигалось террором, бесчеловечными репрессиями — но достигалось. Для Африки, замордованной чиновниками, думающими только о своем кармане и симпатиях «белых джентльменов из Европы, Китая и США», это оказывается важнейшим фактором поддержки исламистского правления.
Ситуация в Мали это показывает в деталях.
Александр Шпунт, ИА REGNUM