Накануне встречи ОПЕК+ и наблюдателей от других стран (а также последующей в пятницу встречи министров энергетики G20 — что может быть даже более важно) определенности нет.
Понятно, что столь масштабные сокращения — а речь идет о десяти миллионах баррелей в день, и это еще маловато для стабилизации рынка — Россия на пару с Саудовской Аравией провести и не сможет, и не захочет. Дональд Трамп уже считает, что свой вклад в сокращение он выполнил, уговорив Россию и КСА вновь сесть за стол переговоров.
Как вариант, для поддержки собственного рынка в крайнем случае он грозится ввести импортные пошлины на нефть в США. Это, в принципе, для самих Штатов выглядело бы интересным развитием событий, так как страна уже достигла самообеспечения по нефти. Остаются определенные сложности с качеством нефти: все-таки американские НПЗ настроены на более тяжелые сорта, а сланцевая нефть, напротив, легкая. Но в целом задача выполнима. Тем более что это не прямой запрет на импорт, а только лишь пошлины. Россия и Саудовская Аравия экспортируют по несколько сотен тысяч баррелей в США, и эти объемы не так существенны в масштабах предстоящих сокращений. В случае реализации этого (все же маловероятного) сценария для остального мира не так много изменится, так как США, по сути, самодостаточны. Просто договариваться в таком случае придется без Соединенных Штатов. Но захотят ли в таком случае США остаться в стороне от переговоров всего остального мира?
В той или иной степени обсуждается участие в сокращениях не только США, но и Мексики, Канады, Великобритании, Норвегии, Бразилии и других крупных нефтедобытчиков. Вопрос, каким образом все эти участники смогут договориться, остается открытым. Возможно ли это организационно, технически? Как мониторить сокращения?
Скажем прямо — прогнозы здесь давать дело неблагодарное, и большинство здравых наблюдателей предпочитает не заниматься спекуляциями и пока наблюдать. Можно быстро нарисовать как оптимистичные, так и пессимистичные сценарии, но есть ли смысл?
Что играет и будет играть против роста цен на нефть?
Во-первых, сниженный (на 20-30 процентов от нормы!) спрос по причине текущего уменьшения мобильности, и даже после снятия карантинов спрос не восстановится полностью.
Во-вторых, накопленные запасы нефти за время карантинов.
В-третьих, все-таки развал сделки ОПЕК+ в первоначальном виде. Новые договоренности (которых пока нет) вызваны очевидным форс-мажором, и недоверие участников друг к другу сохраняется.
В-четвертых, если уж добавлять негатива, то ведь есть и “скрытые” избытки. В первую очередь иранские мощности (а это еще единицы миллионов баррелей в день), которые уже давно находятся под санкциями.
Что будет играть за рост цен?
Во-первых, на ближайшую перспективу — возможная договоренность всех участников рынка.
Во-вторых, в среднесрочной перспективе “выход” части добычи как нерентабельной при текущих условиях. В первую очередь это канадская добыча тяжелой нефти, со временем подключатся и другие проблемные производители. Напомним, что такая рыночная реакция сейчас оценивается в десять миллионов баррелей в день за второй квартал (при условии возвращения сверхнизких цен). В перспективе полугода и больше — начнется уже заметный спад добычи в США, но это все равно в лучшем случае пока минус единицы, не десятки миллионов баррелей.
В-третьих, для старых и проблемных месторождений существует угроза утраты части нефтяных запасов (под землей) после вынужденной остановки добычи — в будущем это приведет к снижению предложения. В том числе и поэтому некоторые производители готовы добывать даже в убыток, лишь бы не останавливать процесс.
В-четвертых, в среднесрочной (и долгосрочной) перспективе начнутся эффекты дефицита от текущего обрушения капитальных затрат.
И здесь — понятно, что тот, кто рискнет, то есть будет инвестировать в новую добычу в условиях низких цен в расчете на дефицит и рост, — выиграет (или проиграет — если расчет окажется неверным). Но все это в будущем — пока же инвестиции массово сворачиваются: до дефицита еще далеко, да и лишних денег у компаний нет.
Если же посмотреть на средне- и долгосрочную перспективу, то некоторые наблюдатели при любом развитии событий уже предполагают растущую волатильность на рынке.
Что все это означает для нас как для страны?
В условиях неопределенности рецепт давно известен. Если мы не можем с достаточной достоверностью прогнозировать будущее, то принимаемые решения должны быть направлены на минимизацию негативных последствий при любом развитии событий.
Понятно, что, во-первых, это создание резервов. Если раньше, в парадигме “нефть всегда по 60”, обсуждалось, нужны ли резервы в таком объеме, — то в условиях волатильности цен накопление резервов при высоких ценах и их трата при низких становятся единственным разумным сценарием. И дело здесь не только в наполнении бюджета. В первую очередь это вопрос наличия валютных поступлений. Хотим ли мы этого или нет, экспорт энергоносителей — основная статья валютных поступлений, в то время как в импорте существенную роль занимают машины и оборудования.
На этом фоне вновь актуальны темы импортозамещения в машиностроении и промышленности. Понятно, что невозможно на ограниченном внутреннем рынке создать все собственные отрасли, всегда будет и импорт оборудования.
Однако в текущих условиях было бы странным активно использовать иностранное оборудование для самого экспорта энергоносителей. Особенно в тех случаях, когда это оборудование составляет значительную долю себестоимости. Это проблема уже обсуждалась ранее, но сейчас вновь поднять эту тему было бы правильным.
Речь, разумеется, идет здесь в первую очередь о собственных технологиях СПГ. На фоне происходящего все больше уверенности, что после “Артик СПГ 2” все новые проекты “Новатэка” будут уже на российской технологии, которая сейчас тестируется. Однако остаются проекты других производителей — “Газпрома” и “Роснефти”, которые до недавнего времени планировались на основе зарубежных решений.
Любопытно, что в самый канун нефтяного кризиса, в конце марта, стало известно, что Владимир Путин одобрил подготовку к строительству газопровода “Сила Сибири — 2”.
И удивительного здесь ничего нет. Дело здесь не только в том, что от подготовки до реализации пройдет несколько лет. И не только в том, что ресурсная база “Силы Сибири — 2” — та же, что используется для снабжения европейских рынков, где на фоне декарбонизации есть определенные риски падения спроса (понятно, что новых трубопроводов в Европу уже не будет).
Но самое главное, что в КНР пойдет труба практически полностью отечественного производства. То есть мы получим валютную выручку при рублевых затратах.
Можно приводить и другие примеры в области энергетики. Сколько последнее время было споров об импортозамещении газовых турбин. Сейчас эта дискуссия очевидно уходит на второй план: собственное производство здесь становится еще более оправданно, тем более что сделано уже немало.
Наконец, еще один пример. Это — нефте- и газохимия. Последние годы развитие этой отрасли рассматривается как хорошая возможность для роста экспорта в условиях известного давления на ископаемые топлива как источник выбросов углекислого газа. Однако значительная часть используемых лицензий, технологий, подрядчиков в нефтехимии — вновь иностранные. И не исключено, что здесь мы увидим те же проблемы трудного, но необходимого импортозамещения, как и в секторе СПГ. Тем более что из-за падения цен на энергоносители по всему миру наше конкурентное преимущество в виде дешевого сырья для производства полимеров исчезает.
Было бы неправильно паниковать и экстраполировать текущую непростую ситуацию — а это уникальное и временное обрушение спроса, в то время как производители с наиболее дорогой добычей пока просто не успевают быстро среагировать уменьшением предложения — на долгосрочную перспективу. Но даже когда ситуация выправится, все вышесказанное остается актуальным. Как минимум текущая ситуация должна послужить холодным душем для любителей известной логики “все, чего не хватает, — купим за доллары”.
Александр Собко, РИА
Обязательно подписывайтесь на наши каналы, чтобы всегда быть в курсе самых интересных новостей News-Front|Яндекс Дзен и Телеграм-канал FRONTовые заметки