Возобновление российско-американских консультаций по контролю над вооружениями и стратегической стабильности, начавшихся в конце июня в Вене, — новость, безусловно, хорошая
Если консультации пойдут плодотворно, то появится надежда, что Договор между Россией и США о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (СНВ-III) будет на какое-то время продлен. Если же договориться не удастся — а такая вероятность, к сожалению, высока, — то в феврале 2021 года Договор уйдет в историю, как уже ушли в прошлое советско-американские договоренности по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД) и об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО) и многосторонний Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ).
Хорошо помню, какая интенсивная борьба развернулась на рубеже XX и XXI веков за сохранение Договора ПРО. Российская сторона была готова пойти на серьезные компромиссы, чтобы убедить Вашингтон сохранить Договор. В пользу сохранения и соблюдения Договора по ПРО выступило подавляющее большинство государств мира. В защиту Договора принималась соответствующая резолюция Генеральной Ассамблеи ООН, против которой проголосовало всего четыре государства. И тем не менее договор спасти не удалось: летом 2002 г. Соединенные Штаты в одностороннем порядке вышли из него. Несколько позже такая же участь постигла ДОВСЕ и ДРСМД. Надо признать, что борьба за их сохранение была уже не столь интенсивной, как в случае с Договором по ПРО. Да, Россия на самом высоком политическом уровне выступала за их сохранение, но дальше этой принципиальной позиции дело не пошло. Европейские государства, интересы безопасности которых были напрямую связаны с этими договорами и которые в свое время с энтузиазмом их поддерживали, фактически солидаризировались с позицией Вашингтона и вяло взирали на их ликвидацию.
Уготовлена ли Договору СНВ-III та же судьба? Сейчас, наверное, было бы преждевременно предсказывать его судьбу. Вместе с тем, уже сегодня совершенно очевидно, что даже в случае продления срока действия этого договора, восстановить ту разветвленную и многоуровневую договорно-правовую основу контроля над вооружениями, которая создавалась на протяжении десятилетий во второй половине прошлого века и служила интересам стратегической стабильности в мире, будет практически невозможно. Если согласиться с такой картиной нынешней реальности, то напрашиваются два практических вопроса. Во-первых, следует ли признать, что традиционный контроль над ядерными и обычными вооружениями к началу третьего десятилетия XXI века не подлежит восстановлению? Во-вторых, какие механизмы контроля над вооружениями вообще возможны в новых складывающихся международных условиях?
Очевидно, что значительную долю ответственности за развал международной системы контроля над вооружениями несут Соединенные Штаты. После окончания холодной войны Вашингтон, возомнив себя победителем, открыто взял курс на отказ от тех международных механизмов, которые, по мнению нескольких американских администраций, могли как-то ограничить их свободу рук на международной арене, а по сути — помешать американскому доминированию в мире.
США в одностороннем порядке вышли из Договора по ПРО и ДРСМД, всячески препятствовали ратификации государствами — членами НАТО адаптированного ДОВСЕ, уклонялись от конструктивного диалога по другим направлениям контроля над вооружениями. В этом смысле подписание Договора СВН-III в 2010 г. явилось скорее исключением из этой общей тенденции.
Вместе с тем было бы опасным упрощением всю вину за нынешнее положение дел в области контроля над вооружениями возлагать исключительно на США. Нельзя не учитывать того обстоятельства, что после окончания холодной войны мир перестал быть биполярным в том числе и в отношении глобальной ядерной угрозы. Акцент в области обеспечения безопасности стал все больше перемещаться с глобального уровня на уровень регионов и отдельных стран. Одновременно стала меняться и шкала приоритетов в отношении угроз безопасности, среди которых основное внимание перекинулось на борьбу с терроризмом, различными формами экстремизма, наркоторговлей, незаконной миграцией и т.д.
В этих условиях реакция международного сообщества на появление ядерного оружия у Индии и Пакистана хотя и была осуждающей, но не настолько, чтобы помешать этому. Объяснить это можно лишь тем, что появление в арсенале этих стран ракетно-ядерного оружия, хотя и стало прямым нарушением режима нераспространения, было воспринято в мире не как прямая угроза глобальной безопасности, а, скорее, как региональная проблема. Наверное, следует признать, что вину за такое положение дел несут в той или иной мере все члены «ядерной пятерки», одновременно являющиеся и постоянными членами Совета Безопасности ООН.
Полувековая история контроля над ядерными вооружениями выглядит в наши дни все более неутешительно. В том виде, в котором мы знали его со времен первых соглашений, подписанных полвека назад Леонидом Брежневым и Ричардом Никсоном, этот контроль подходит к своему закономерному концу. Последние разрушительные шаги администрации Трампа, вероятно, ускорили печальную развязку и придали ей дополнительный драматизм, но эта развязка так или иначе была неизбежной. Вернуться в 70-е годы прошлого века или даже в 2010 год, когда Дмитрий Медведев и Барак Обама подписали ДСНВ-3, в любом случае не получится.
С другой стороны, трудно себе представить, что в мире существуют государства, заинтересованные в ничем и никем не ограниченной гонке ядерных вооружений. «Игра без правил» в этой сфере слишком рискованна, а с каждым новым десятилетием XXI века, если не с каждым проходящим годом, риски будут только возрастать. Следовательно, какие-то новые механизмы контроля над стратегическими вооружениями так или иначе должны прорастать сквозь нагромождение обломков старой двусторонней советско-американской системы.
Сегодня, наверное, никто не может предсказать, какими конкретно будут эти новые механизмы. Более понятно, какими они наверняка не будут.
В прошлом останется двусторонний формат контроля над стратегическими вооружениями. Соединенные Штаты выражают все больше озабоченности развитием ядерного арсенала Китая, баллистического потенциала Ирана и т. д. России также так или иначе придется принимать во внимание растущие возможности официальных и неофициальных членов «ядерного клуба», помимо США. Соответственно, двусторонний российско-американский формат должен быть тем или иным образом преобразован в формат многосторонний. Задача не из тривиальных, но так или иначе заняться ее решением придется.
Будущие соглашения едва ли станут оформляться в виде традиционных, юридически обязывающих и подлежащих ратификации договоров. Ратифицировать какие бы то ни было международные договоренности сегодня оказывается делом крайне сложным, а во многих случаях — попросту невозможным. Особенно если исходить из того, что нам еще предстоит пройти через исторически длительный период острой конфронтации между ведущими мировыми игроками. Какие в этих условиях могут быть даны гарантии выполнения сторонами достигнутых договоренностей? Как показывает опыт того же ДРСМД, равно как и Договора по ПРО, даже юридически обязывающие соглашения не дают таких гарантий: из любого такого соглашения можно оперативно выйти, выполнив несложные формальные процедуры.
Можно также предположить, что в центре будущих переговоров по контролю над стратегическими вооружениями вряд ли будут находиться количественные параметры ядерных арсеналов договаривающихся сторон. Количественная гонка вооружений — по типу той, которая велась Советским Союзом и Соединенными Штатами во второй половине прошлого века, — вряд ли повторится в нынешнем столетии. Главной головной болью переговорщиков будут не количественные, а качественные характеристики стратегических арсеналов — таких, как, например, растущее использование в этой области элементов искусственного интеллекта.
Что касается форматов переговоров и возможных договоренностей, то в будущем более востребованными окажутся не традиционные двусторонние модели, а более гибкие многосторонние форматы типа Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) — соглашения по иранскому ядерному досье 2015 года. Разумеется, даже такой формат, как можно было убедиться, не дает полной гарантии выполнения договоренностей, и тем не менее он позволяет вырабатывать решения, вокруг которых можно объединить широкий круг государств и таким образом понизить уровень напряженности.
Возможно, в дальнейшем сам термин «контроль над вооружениями» потребует пересмотра. На место юридически обязывающего, преимущественно количественного «контроля над вооружениями» может прийти многостороннее, неформализованное, преимущественно качественное «управление стратегическими вооружениями». В этой новой системе координат очень большую роль будут играть наличие многочисленных линий коммуникаций не только на высшем, но и на других уровнях, оперативный обмен военной информацией, сравнение военных доктрин.
В ядерном мире наступает новая эпоха. Этот мир становится более сложным, менее предсказуемым и потенциально более опасным, чем уходящий в прошлое мир XX века. Хотелось бы надеяться, что Россия, США, другие ведущие мировые игроки смогут возвыситься над взаимными подозрениями и упреками, осознать уровень нарастающих рисков и направят свои усилия на поиск новых моделей и новых алгоритмов снижения ядерных рисков и укрепления стратегической стабильности на глобальном и региональном уровнях. России под силу стать одним из лидеров этого исторического процесса. Наша страна располагает уникальным опытом в разработке и использовании самых различных механизмов контроля над вооружениями, богатыми традициями советской и российской школы международников-переговорщиков, сохранившемся сообществом высокопрофессиональных экспертов по стратегическим вооружениям.
Игорь Иванов, Российская газета
Обязательно подписывайтесь на наши каналы, чтобы всегда быть в курсе самых интересных новостей News-Front|Яндекс Дзен, а также Телеграм-канал FRONTовые заметки