Мы снова дохромали до этой черной точки в истории Горловки. Точки, поставленной нашему городу украинской армией выстрелом в упор и без предупреждения. За эти шесть лет после горловского Кровавого Воскресенья точка расползлась в оскаленную пропасть линии фронта и теперь напоминает изломанное дугообразное тире. “Молчанку”, знак мыслеотдетительный, как еще лет двести назад называли его в России
Знак, превращенный в жестокую детскую игру, развивающую терпение и усидчивость в ней участвующих, пусть и не по своей воле,
Прилетели журавли, и сказали всем: «Замри!»
А кто первый отомрет — тот получит пулю в лоб!
Не смеяться, не болтать, а солдатиком стоять!
Вот и стоим мы этим инклюзным солдатиком, пока шесть лет подряд над городом грохочут орудия. Стоим на краю изломанной пропасти-тире и стараемся не отмереть. Мыслеотделенные от мирной жизни и притворяющиеся, что в ней уже живём. Будто и нет зеленых заборов с колючей проволокой по верху. Нет ребят с уставшими лицами, едущих в рокочущих “Уралах”. Нет танковых траков на технологических трассах. Нет невыспавшихся жителей Никитовского района, добирающихся “двойкой” на работу в центр. Нет Широкой Балки, раз в несколько месяцев остающейся без электричества. Нет разбитых окон от осколков прилетающих 82- и 120-мм мин на Глубокой. Нет Зайцево со стертыми начисто шестью-семью улицами. Нет Гольмовского, разделененого украинскими артиллеристами на квадраты. Нет Румянцевского кладбища, где тянутся молчаливые окна надгробий с выгравированными георгиевскими лентами.
27 июля мы возвратились из своего внутреннего молчания. Из этой игры в “нормальность”, из замерших фигур якобы послевоенной жизни. И сразу вспомнили о том, что и так живёт с нами теперь каждый день.
“В результате артиллерийского обстрела центра Горловки Донецкой области погибли 13 человек, в том числе двое детей”. Первое сообщение информагентства “Интерфакс”.
Далее второе: “По информации городского управления ГСЧС, обстрел производился из системы залпового огня “Град”. По предварительным данным, число пострадавших колеблется от 20 до 30 человек”.
Это сейчас мы можем трезво мыслить и подвергать сомнению число жертв. Вспоминать, что утром был обстрел района городской Стоматологической поликлиники и Наркологического диспансера. Доказывать, что днём было два артудара по центру – “градовый” и миномётный. А тогда… был страх… страх… страх. И ничего, кроме этого пронзительного, безликого, удушающего страха. Крови на улицах, крови в больницах, крови на руках. Криков, вырывающих легкие с корнем. Разбитого молчания. Ненавидящих взглядов в небо. Безбожной пустоты и всесжигающей веры.
Сейчас это улеглось, разгладилось, стало газетной и музейной информацией. А тогда…
Прилетели журавли, и сказали всем: «Замри!»
А кто первый отомрет — тот получит пулю в лоб!
Не смеяться, не болтать, а солдатиком стоять!
…всё сломалось. И мне, идущему тогда по городу, больше не починить это в своём сердце. Почему я остался в городе? Почему многие тогда остались в городе? Я уже писал об этом – мы умерли. Этот город – это крест, возвышающийся над нами. Мы не смогли покинуть свою боль. Спустя шесть лет мы научились прикрывать этот рубец на груди праздничными бантами и черными рубахами. Но он не перестал в нас ныть. Нет, не на погоду, а на очередные звуки прилётов. Точка, рубец, рубеж, линия фронта, тире, “молчанка”. Мы умеем терпеть. И знаем, как жить мертвыми. Мы заглушаем трагедии бытом, который бывает горше чистого спирта. Но это не значит, что мы забыли. Мы продолжаем играть в “молчанку”, пока не стихнут последние выстрелы. Лишь тогда мы сможем жить заново.
Егор Воронов, ДНР
Обязательно подписывайтесь на наши каналы, чтобы всегда быть в курсе самых интересных новостей News-Front|Яндекс Дзен, а также Телеграм-канал FRONTовые заметки