В Чили есть три вещи, которые всегда вызывают восхищение: вездесущая, вплоть до всех детских рисунков, заснеженная стена Анд, прекрасные вина и черный юмор местных жителей
После первого тура президентских выборов, прошедших 21 ноября этого года, где наибольшее число голосов набрал ультраправый пиночетистский кандидат Хосе Антонио Каст, на одной из стен Сантьяго появилась надпись: «Если бы мы, чилийцы, были динозаврами, мы бы проголосовали за метеорит».
Это страна с особой историей; в ХХ веке ей было суждено стать местом знаковых событий, предопределивших многие явления планетарного масштаба. В сентябре 1970 года, впервые в мировой истории, именно в Чили на демократических выборах в капиталистической стране пришло к власти правительство, провозгласившее своей целью построение социализма.
История трех лет правления президента Сальвадора Альенде стала эпосом масштаба греческой трагедии: весь мир смотрел на чилийскую попытку преодоления неравенства в бедной стране «третьего мира», без ограничения гражданских свобод противников и при соблюдения всех написанных элитами и олигархией законов. А потом – бомбежку президентского дворца чилийской авиацией и гибель социалиста Альенде при защите им буржуазной конституции, которую он поклялся соблюдать.
До военного переворота Пиночета Чили считалась многими «латиноамериканской Швейцарией», где граждане различных политических кредо способны мирно решать свои споры и ни при каких обстоятельства не станут стрелять друг в друга.
Жестокость свержения Альенде и настоящая бойня его сторонников, так шокировавшие в свое время мир, преследовали одну-единственную цель – вернуть в стойло самое политизированное и организованное Сопротивление Латинской Америки, ликвидируя политическую угрозу слева интересам США в регионе и их союзнику – местным олигархическим группам, перепуганным умеренными социал-демократическими реформами Альенде. Около миллиона чилийцев – из 11 миллионов населения на ту пору – были вынуждены бежать из страны.
Страна, замученная «чудесами»
Примерно через 10 лет после свержения Альенде, диктатура Пиночета при поддержке Чикагской экономической школы и двух самых ярких ее представителей Фридриха Августа фон Хайека и Милтона Фридмана начала создавать в стране свое главное произведение – структурные государственные реформы, всемирно известные сегодня, как неолиберализм.
Эксперимент проходил в чистых лабораторных условиях – после только что принятой под дулами автоматов конституции, запрещавшей участие государства в экономике, и при полном запрете на профсоюзы, забастовки, демонстрации и политические партии; разумеется, чтобы не спугнуть инвесторов, призванных обогатить Чили.
Сам проект заключался в сведении к минимуму всех социальных функций государства и передаче власти рыночным стихиям, которые, согласно этой теории, должны автоматически отрегулировать все общественные проблемы – то же, что предлагали в постперестроечной России Гайдар и Чубайс, превознося придуманное ими и раздутое демократическими СМИ «чилийское чудо».
Чудо включало в себя разрушение традиционной социальной ткани, ликвидации культуры за ненадобностью, превращение образования и здравоохранения в ещё один свободный бизнес, приватизацию всего, что могло быть рентабельным, уничтожение государственного протекционизма для местного производительного капитала и превращение безальтернативных для населения частных пенсионных фондов в финансовую пирамиду и основу капитализации чилийской экономики.
Разумеется, все это – при жестоком преследовании всех идеологических противников и самой успешной в регионе школе политического маркетинга, сумевшей продать миру миф об «успехе чилийских реформ». Называлось все это оксюморонным термином «народный капитализм». «Мы должны беречь богатых, – любил повторять Пиночет, – это они создают наши богатства». Интеллектуалы диктатуры создали теорию «перетекания», согласно которой, когда чаши богатств богатых будут переполнены до краёв, остальное неизбежно «перетечет» остальным.
При этом частью начатых при Пиночете неолиберальных реформ являлась «открытость» миру чилийской экономики, полностью переориентированной на экспорт. А это – опять же в интересах олигархических элит – создало срочную необходимость смены имиджа страны; для успешной торговли с остальными, одиозная диктатура Пиночета должна была смениться рукопожатной демократией.
Именно ради этого при посредничестве правительства США был начат «переход к демократии», когда не желавшего отдавать власть диктатора вынудили провести сначала плебисцит по поводу прекращения диктатуры, а затем демократические выборы, обеспечившие неприкосновенность заложенной пиночетизмом экономической модели на фоне обильной социальной демагогии власти бывших противников режима.
Неравная героическая борьба чилийцев против диктатуры была быстро капитализирована «оппозиционными» политическими партиями, которые в ходе нескольких «левоцентристских» правительств только углубили неолиберальную модель в интересах элит.
Представители Социалистической партии Чили – партии Альенде – проливая крокодиловы слезы над могилами погибших товарищей – превратились в наиболее успешных администраторов унаследованной от Пиночета экономической модели и привнесли в нее немало новшеств в интересах хозяев страны.
Все эти двойные стандарты, ставшие основой чилийской политики, оказались причиной высочайшей гражданской пассивности общества, травмированного недавним кошмаром диктатуры и нынешним цинизмом демократии в стране огромной экономической несправедливости, при высочайшем классовом расслоении и полном отсутствии социальных лифтов. Великий португальский писатель Жозе Сарамаго, побывавший в Чили через несколько лет после возвращения к демократии написал «здесь мертвые живы, а живые мертвы».
После нескольких правительств в прошлом злейших политических противников (христианских демократов и социалистов), превращенных чудом любви к власти в близнецов-братьев – это были кабинеты условного «левого центра», к власти вернулись правые. Они к этому времени уже демократически отреклись от своего духовного отца Пиночета, а также осудили «нарушения прав человека», о которых, разумеется «ничего не знали».
В свою очередь общество убедилось, что между теми «левоцентристами» и этими «правоцентристами» разница в том, что умелая социальная демагогия более образованных в европейских ссылках экс-левых куда успешнее нейтрализует многочисленные социальные конфликты в стране, не доводя их до точки кипения.
Незамеченное восстание
Но время шло, в Чили подрастали поколения, незнакомые с посеянным диктатурой страхом перед политическими темами. Продолжала действовать принятая при Пиночете конституция и критическая масса лицемерия в обществе накапливалась.
В стране не существовало опций бесплатного университетского образования, бесплатное школьное муниципальное образование – удел примерно 90% населения с каждым годом становилось все хуже, а большинство пенсий из столь хваленых и безальтернативных частных фондов гарантировали старшему поколению нищету.
Чили оставалась глубоко разделенной страной, с хорошими макроэкономическими показателями, представлявшими «экономическое чудо» примерно для 10-15% ее жителей и всем остальными – место на обочине.
В октябре 2019 года в очередной раз были подняты тарифы на общественный транспорт в Сантьяго – на что уходит примерно 12% семейного бюджета трудящихся – школьники начали массово перепрыгивать турникеты метро, в ответ на что в разгар рабочего дня 18 октября руководство столичного метрополитена в качестве коллективного наказания остановило главную линию метро, вызвав в городе хаос. Когда возмущенные граждане, начали собираться у выходов из метро и на остановках, они были атакованы полицейскими водометами, что стало последней каплей.
Десятилетиями копившийся гражданский протест выплеснулся на улицы. Первые стихийные демонстрации были совершенно мирными, но в результате жестокой реакции полиции к вечеру на улицах центра Сантьяго пылали баррикады. В эту же ночь неизвестными – среди которых были замечены полицейские в гражданском – изнутри были подожжены десятки станций метро, с очевидной целью обвинить демонстрантов в терроризме.
От имени власти прозвучали и вовсе сюрреалистические обвинения – в организации беспорядков в Чили обвиняли Венесуэлу, международный терроризм и наркотрафик. После этого на улицы вышли не только жители Сантьяго, но и практически всех городов страны. В рядах демонстрантов появился лозунг «не из-за 30 песо (сумма, на которую повышен проезд), а из-за 30 лет (столько времени прошло после диктатуры)».
Главным требованием граждан стал созыв конституционной ассамблеи для демократического обсуждения новой конституции, создание государственной альтернативы частным пенсионным фондам, и гарантия всеобщего права на достойное образование. Ответом власти (президента Пиньеры) – брутальные полицейские репрессии, избиения и пытки демонстрантов, политические убийства.
Через неделю после начала гражданского восстания в один из дней на улицы чилийских городов впервые в истории страны одновременно вышло около 4 миллионов человек, половина из которых – в столице. Правительство ввело чрезвычайное положение, комендантский час и вывело на улицы армию, что стало напоминанием о самых черных годах чилийской истории и было воспринято многими как личное оскорбление.
Восстание продолжалось около полугода – вплоть до начала пандемии. Выступления утратили изначальную массовость, но были повсеместны. Полиция отличилась прицельной стрельбой по глазам демонстрантов, оставившей сотни людей инвалидами.
Уходящий президент Чили Себастьян Пиньера – крупный бизнесмен-популист, нечто вроде консервативной версии Берлускони, чудом спасшийся от импичмента после скандала с «бумагами Пандоры», – искренне не понимал социальных требований демонстрантов. А вообще годы его правления запомнились разве что глубочайшим невежеством главы государства практически во всем, что не касается бизнеса. Власть была растеряна и теряла контроль над ситуацией.
Растеряны были и партии, даже оппозиционные, которые фактически не допускались к участию в восстании под своими флагами. Чили переживала интереснейший психосоциальный феномен, подобных которому в истории еще не было. Это было восстание «нового типа».
На баррикадах братались последователи недавно враждебных футбольных клубов. «Первую линию» – стихийную организацию гражданской самообороны – составляла молодежь бедных окраин, гордо называвшая себя «люмпенами»; с самодельными пращами и щитами, она вставала на пути полицейских репрессий против мирных демонстраций, впервые эти люди из маргинальной невидимой Чили ощутили себя любимыми и нужными обществу.
Это были герои сопротивления – одновременно с добровольцами-медиками, помогавшим раненым и пожарными, подхватывавшими руками в перчатках и тушившими в ведрах с водой гранаты со слезоточивым газом. Впервые в социальном восстании участвовали представители всех социальных групп и классов Чили, защищавшие право на общее будущее.
Параллельно с этим в разных точках страны создавались советы местного самоуправления; распределявшие собираемую гражданами помощь, создававшие мобильные медпункты и пытавшие связать возникавшие изнутри движения социальные требования. Народ требовал не социализма, а более справедливого распределения богатств страны, возможности не быть людьми второго сорта, а также гражданских прав. По сути, это было восстание против «неолиберализма», точнее – против его плодов.
Политические партии несколько раз пытались договориться с восставшими, но это было по многим причинам непросто, в том числе и из-за отсутствия единого координирующего центра; у движения не было ни видимых лидеров, ни централизованных структур, ни единой идейной базы, что представляло и силу и слабость одновременно.
В разгар восстания, в середине ноября политики оппозиционных партий предыдущих «левоцентристских» правительств пришли с правительством к компромиссу – предложить восставшим референдум о возможности создания новой конституции в ответ на подписание «социального мира».
Бывший студенческий лидер Габриэль Борич, депутат от левого политического блока Социальная Конвергенция – одной, но далеко не единственной силы, представлявшей восставших, после многочасового раунда переговоров стал единственным представителем левых, поставившим свою подпись по этим пактом «о мире».
Что на кону?
Этот договор открыл путь возможности создания и избрания Конституционной Конвенции, уже работающей сегодня над новой чилийской конституцией, но стоил Боричу дорого. На него обрушилась критика со стороны социальных движений и его собственной партии Независимые Левые, не уполномочивших его на эту подпись. Некоторые прямо обвинили его в предательстве.
Тем не менее, накануне нынешних президентских выборов, внутри социальных организаций и левых сил Чили прошли внутренние выборы единого кандидата, победу на которых одержал Габриэль Борич.
В первом туре выборов 21 ноября приняли участие 47% (!) чилийских избирателей. Результат выглядел для левых печально: на первом месте пиночетистский (прямо называющий себя последователем генерала) кандидат Хосе Антонио Каст – 28%. За ним – отстающий на 2% Габриэль Борич (26%).
Потом – главный сюрприз этого голосования (13%) Франко Париси, популист, утверждающий, что он «не левый и не правый», живет он в США после бегства из Чили из-за неуплаты алиментов и, к слову, даже сам не голосовал. Также 13% собрал Себастьян Сичель, кандидат уходящего президента Пиньеры и части «традиционного» пиночетовского электората.
Голосование во втором туре расставило точки над «i». В гонке за собирание голосов не прошедших в него кандидатов Габриэль Борич преуспел. Он собрал большинство в 56% и стал самым молодым президентом Чили в 35 лет. У его соперника 44%. Что дальше?
Представляется, что важно выделить следующее.
1.После массовых выступлений в ходе восстания 2019 – 2020 годов и однозначного голосования за новую Конституцию на референдуме в октябре 2020 года (80% отдали голоса за нее) итоги первого тура, показали, до какой степени чилийцы не доверяют действующим политикам. К урнам не явились 53 процента избирателей.
Все висело на волоске, и это говорит о важном – массово протестовавшие против наследия Пиночета граждане, не чувствуют себя представленными нынешними кандидатами, те слишком часто их предавали. Да, Габриэль Борич смог набрать достаточно голосов для победы во втором туре, но это, скорее, были голоса против его конкурента, чем за него. Впереди еще много борьбы, реальным реформам нужен реальный лидер. Это значит, что за избирателя надо бороться и после выборов.
2.Пиночетист Хосе Антонио Каст – это не его предшественник Себастьян Пиньера, уходящий с поста президента Чили, и даже не «бразильский Трамп» Жаир Болсонару, как ошибочно полагают некоторые. Он страшнее. Это – стопроцентный фашист, за которым в отличие от Болсонару в карнавально-хаотичной Бразилии стоит дисциплинированное, политически опытное и, так сказать, примкнувшее идеологические штыки воинство политических элит Чили – оно явно напугано масштабом недавних народных выступлений и планами тех реформ, о которых начал говорить Борич.
А еще за лидером этого лагеря – организованные по классовому принципу чилийская армия и силовые структуры. В своём страхе потерять привилегии они готовы пытать, убивать и привычно говорить о «спасении ценностей западной цивилизации». Это сила тоже никуда не делась. И она умеет находить себе лидеров.
3. Наконец, последнее и самое главное. Выбор, который сделало Чили 19 декабря 2021 года, это не выбор между «ультралевыми» и «ультраправыми», в оттенках которых несложно запутаться. Реально чилийцы выбирали между сохранением страны в рамках демократической системы с попыткой умеренных социальных реформ и установлением крайне авторитарного режима, что не может не напоминать противостояние 1970-х.
Хотя и отличия есть – «неолиберальные реформы», облагодетельствовавшие 15% населения, расслоение не сняли, а подхлестнули; богатство так и не перелилось через края тех чаш, в которые вцепились богатые. Антифашистские и демократические силы Чили, в свою очередь, показали способность к мобилизации, фашизм в новом обличии к власти на этот раз не прошел. Важно, что на сей раз все решилось на избирательных участках, голосованием. Но будущие противостояния могут быть и более жесткими.