Уже изрядное количество времени не являются актуальными восторги наших предков.
«Друзья! сестрицы! я в Париже!
Я начал жить, а не дышать!»
Или более развернутое карамзинское из «Писем русского путешественника» – «Я в Париже! Эта мысль производит в душе моей какое-то особливое, быстрое, неизъяснимое, приятное движение… Я в Париже! – говорю сам себе и бегу из улицы в улицу, из Тюльери в поля Елисейские, вдруг останавливаюсь, на все смотрю с отменным любопытством. Что было мне известно по описаниям, вижу теперь собственными глазами – веселюсь и радуюсь живою картиною величайшего, славнейшего города в свете, чудного, единственного по разнообразию своих явлени».
Летом 2023 г. трудно предаться такому сентиментализму.
Хотя бы потому, что сношения с Францией затруднены до чрезвычайности. Поезда уже очень давно не ходят, а теперь не летают и самолеты. Вместо прежних трех с половиной часов окольный путь с пересадками занимает полсуток. До Китая получается быстрее. Плюс к тому валютная блокада. Российские денежные карты не действуют, отчего былое простейшее проживание и пропитание теперь сопряжено с экстраординарными трудностями. Культурные, спортивные etc. сношения также урезаны до нуля.
Сперва это отчасти травмировало, теперь к этому привыкли, и казалось бы, отношение к тому, как во Франции мятутся народы и князья замышляют тщетное, должно быть подобно беседе немецких бюргеров из «Фауста» – «Как где-то в Турции, в далекой стороне Народы режутся и бьются».
А нам-то что? Если бы в Австралии или в Аргентине пошла свалка а ля франсез, наверное, так бы и было. Но все-таки исторически-культурная близость к прежней Францией остаточно велика, поэтому не все готовы судить столь охлажденно. К тому же французское начальство очень активничает в украинской кампании, отчего чисто французские проблемы воспринимаются в России, как иллюстрация к пословице «Чужую (т. е. украинскую) беду на бобах разведу, а свою беду к рукам не приложу». Что умножает злорадный интерес россиян к мятежам в Галлии.
Отчего и раздаются суждения в том духе, что Франция движется под откос, а последние события говорят о том, что это движение чрезвычайно ускорилось. Иные даже пророчат в духе В. Я. Брюсова: «И волки будут выть над опустелой Сеной». Кто и где будет выть, сказать сложно, поскольку есть и противные мнения о дальнейших вилах Франции.
Одни указывают, что ничего вообще не происходит, а в России безумно нагнетают. В доказательство ссылаются на собственный опыт – «А в моем парижском околотке тишь, гладь и Божья благодать. И вообще мне из Парижа виднее». Насчет тихого околотка – это сущая правда. Почти никогда не бывает так, чтобы весь большой город, не говоря уже о большой стране, был охвачен погромами. Вроде бы ничего не слышно о погромах на острове Сен-Луи. А ведь это самый центр – центрее некуда. Вроде бы и на Сите нет безобразных терроризмов республиканских. Вероятно, можно было бы найти в Париже тихие улочки и в августе-сентябре 1792 г.
Другие, признавая, что буйства и вправду имеют место – «С дворцов срывая крыши, чернь рвалась к добыче вожделенной», – указывают, что вообще-то не впервой, а Франция от этого не погибла. О том говорит и герб города Парижа, изображающий кораблик на волнах. С подписью «Fluctuat nec mergitur» – «Качается, но не тонет». Буйства и даже прямая резня случались и прежде. Религиозные войны 16 века, Фронда, череда революций, Парижская коммуна, 1968-й год. Что не помешало Франции стать великой державой и сохраниться в этом качестве. «Качается, но не тонет». И почему при Макроне – пусть он и неважный кормчий – страна вдруг должна утонуть?
Тут, наверное, важно соотношение политики и хозяйства. Если хозяйство устойчиво и долгосрочно растет, мощь державы крепнет, то всякие эксцессы, пусть и вредные, и болезненные, могут подтормозить развитие, могут нанести ущерб, но если костяк здоровый, мясо быстро нарастает. Как хозяйство росло при Наполеоне III, так оно росло и при Третьей Республике, и буйства Парижской коммуны были не в состоянии сбить эту тенденцию. Равно как экономическая мощь послевоенной Франции (наследством которой страна во многом живет до сих пор) закладывалась в 50-70-х гг., и на этот восходящий тренд безобразия 1968-го года не повлияли.
Если бы Франция по-прежнему была восходящей (или, по крайней мере, устойчиво сохраняющей свои позиции) страной, нынешние буйства, чинимые инородцами (хотя и с французским паспортом в третьем уже поколении), можно было бы рассматривать, как политический триппер. Неприятно, но от этого не умирают.
Однако милая Франция уже пятнадцать лет, как минимум, находится в состоянии устойчивой стагнации. А при Макроне, пришедшем к власти со словами «Вперед, Франция!», эта стагнация только ускорилась. Когда к ней добавляется еще буйство черни, которого страна не видела полтора века, кораблик может и потонуть. Во всяком случае, для полной уверенности, что всё будет как всегда, оснований уже недостаточно.
Максим Соколов, ВЗГЛЯД