Принятым Госдумой в первом чтении законопроектом об ужесточении ответственности за диверсионную деятельность, включая агитацию против безопасности России, уже пугают релокантов: вот, теперь за антивоенный пост в соцсетях у вас отнимут оставленные на Родине квартиры! А зачем иначе расширять область применения конфискации?
Фото: © РИА Новости / Алексей Филиппов
То, что в законопроекте на самом деле речь идет о расширении списка статей УК, в которых допустима конфискация имущества, сознательно «не замечают» — как и то, что применять ее будут к тем, кто сознательно стал диверсантом, шпионом, наемником… Неужели таких большинство среди эмигрантов? Конечно, нет — это считанные проценты, если не доли процента, если оценивать общее число релокантов в последние два года в миллион человек. Да, в законопроекте есть и ужесточение наказания за публичные призывы к подрыву безопасности России — но если, сидя в Берлине или Тель-Авиве, ты активно выступаешь за поражение и развал своей Родины, то почему она должна молча наблюдать за тем, как ты получаешь доход с оставшегося на «проклятой земле» имущества? Хотя тут речь идет не о конфискации, а о поводах для суда и приговора. Ну и возможности лишения званий и наград — опять-таки только тех, в отношении кого вступил в силу приговор суда за предательство. Да и зачем звание народного артиста или орден «За заслуги перед Отечеством» тем, кто не просто бросил свое Отечество и народ, но и проклинает их?
Так что эти «новые ужасные репрессии» потенциально коснутся тысяч, а не миллионов — но кому это интересно? Ведь понятно, что эмигрантскую публику держать в тонусе нужно в первую очередь игрокам, претендующим на места вождей «России в изгнании». Многочисленная и запуганная паства им нужна и для представительства перед Западом (смех смехом, а на место «русской Тихановской», то есть руководителя «настоящей России», есть немало претендентов), и для планов по люстрации России после их победного возвращения домой и прихода к власти в светлые времена «постпутинизма».
То, что история с эмиграцией из России повторяется уже не первый раз, мешает подобрать правильный эпитет для надежд нынешних «политэмигрантов» на успех.
Первый «раз» начался в конце XIX — начале XX века — тогда в эмиграции жили тысячи левых революционеров (от эсеров до большевиков). Они вернулись после февраля 1917-го — и действительно стали властью. Сначала эсеры и меньшевики, а потом их сменили большевики, монополизировавшие власть и выигравшие Гражданскую войну. А все остальные отправились в частную жизнь, тюрьму или эмиграцию — в которой на этот раз «левые» оказались лишь небольшой частью многомиллионой белой эмиграции. Эта эмиграция тоже надеялась с триумфом вернуться в постбольшевистскую Россию, но, не считая попытки вставшего на сторону нацистов генерала Краснова, дожидаться падения СССР им пришлось почти семь десятилетий. Практически никто не дожил до этого «светлого дня», а вернувшиеся дети эмигрантов ужасались происходящей в России «вестернизации». Была, правда, еще и диссидентская волна эмиграции 70-х, но она была немногочисленна и задвинута в тень куда более масштабной «еврейской эмиграцией».
Нынешняя эмиграция непохожа на предыдущие, потому что она состоит из двух частей. Первая — это те, кто и так зарабатывал в России, а тратил на Западе, то есть люди, получившие второе гражданство или вид на жительство, вкладывавшие деньги за границей. Они и так давно уже сделали свой выбор — просто после 2022-го их лишили возможности жить на два дома, а кого-то и «кормиться с Рашки». Вторая, куда более массовая часть, — это именно «релоканты», то есть люди, не собиравшиеся всерьез эмигрировать, но поддавшиеся общей в их среде панике и истерике: закроют границы, посадят всех недовольных, начнутся бомбежки Москвы. Это обычные столичные и не только космополиты — не патриоты, но и не враги своей Родины. То, что их станут называть предателями, было для многих из них удивительно: в их ценностных категориях просто не было такого понятия. Позже к ним присоединились еще и бежавшие от мобилизации, большинству из которых она, впрочем, и не грозила.
У такой хотя и разношерстной, но все же массовой — в районе миллиона человек — эмиграции должно же быть какое-то мироощущение, какая-то общая идея? Должно, но ее нет — потому что попытки политического актива (ранее «просто» антипутинского, а теперь все больше практически антироссийского) оседлать эту массу и нацелить ее на жизнь ради приближения «краха режима» и наступления «прекрасной России будущего» провалились. Релокантная эмиграция не верит в свои силы, всего боится и не знает, чего хочет. И поэтому обречена на исчезновение. Она просто растворится в чужом обществе, а часть ее вернется домой.
Причем связи с домом уже истончаются: если в сентябре 2022-го в российских компаниях продолжали работать 17 процентов уехавших, то летом прошлого года уже только 13, а в этом году цифры будут еще ниже. Данные взяты из исследования российской эмиграции, проведенного эмигрантским же проектом OutRush, однако самое интересное в нем касается самоидентификации релокантов.
Прошлым летом их спросили об идентичности и предложили выбрать, к каким сообществам они относят себя. Можно было дать несколько ответов, но все равно показательно: 53 процента считают себя частью сообщества своих соотечественников за рубежом, 31 процент — гражданами мира, 21 процент — частью «России будущего», каждый пятый — частью европейцев, а 18 процентов — частью страны пребывания.
Каждый четвертый сказал, что только частью своей семьи и близких, а 15 процентов заявили, что чувствуют себя в изоляции.
Чего-то не хватает, да? Конечно, России. Нет, были и те, кто выбрал такой вариант ответа, — их оказалось 14 процентов. Негусто, даже если прибавить к ним 21 процент с туманной «Россией будущего» (хотя вариантов можно было выбрать несколько, так что величины тут не суммируются). О чем это говорит? Авторы исследования пытаются найти объяснение: мол, у людей идет «переконструирование идентичности», а «стремление интегрироваться в общество страны пребывания» не означает «исключения других идентичностей или потери связей с Россией», формируется «двойная идентичность, то есть развитая привязанность к стране отправления и стране прибытия». И вообще: более 90 процентов эмигрантов «интересовались российской политикой и в первый месяц после эмиграции, и через шесть месяцев, и спустя полтора года». Конечно, интересовались — они же и убежали из России из-за своего секстантского и панического понимания «российской политики». Более того, даже сейчас практически три четверти из них «опасаются преследований российскими властями», то есть «боятся репрессий, даже находясь за рубежом».
Что тут можно сказать — что эти люди стали жертвами своих комплексов и страхов? Да, и это тоже, но, отвечая на вопросы социологов, они ведь не боялись. Однако как часть России себя обозначил только каждый седьмой — а это означает, что большинство релокантов уже порвали с Родиной. Как минимум в своем сердце. Так что скоро они превратятся в настоящих эмигрантов. И растворятся в чужой среде, которая никогда не станет для них родной. Растворятся, потому что устойчивой, потомственной русской эмиграции за границей не бывает (за исключением случаев переселения закрытых общин типа казаков или молокан) — русские просто не могут жить без Родины.
Пётр Акопов, РИА