Сегодня, когда не только американцы, но и европейцы начинают осознавать необходимость мирного урегулирования конфликта вокруг Украины, основным пунктом расхождения между Россией и Западом становится характер будущего соглашения
Изображение: vz.ru
Если Западу (равно как и некоторым нашим мыслителям, объявившим себя «партией мира») идеальным видится прекращение огня по линии боевого соприкосновения, которое может длиться сколь угодно долго, но может и быть нарушено в любой момент, то Россия последовательно настаивает на твердом и окончательном урегулировании, которое бы навсегда зафиксировало сложившиеся реалии «на земле» и исключило возможность дальнейших споров, не говоря уже о возобновлении военных действий.
Здесь, конечно, возникает вопрос содержательного плана: нелегко представить, чтобы административная граница между областями, а тем более случайная лесополоса, возле которой остановится фронт, могла стать границей двух миров, избравших разную историческую судьбу. Просто перемешайте топонимы Курской области России и Харьковской области Украины и попросите человека, не изучавшего специально географическую карту, угадать, какой населенный пункт относится к Украине, а какой к России. Думаю, точных попаданий будет 50/50. Если резать по живому, трудно ожидать, что рана зарубцуется на вечные времена.
Но есть и другая проблема то ли юридического, то ли психологического характера. Поскольку украинская государственность, по-видимому, сохраняется, и нам, и Западу придется как-то договариваться не только между собой, но и с Украиной. Однако если новой администрации США, продвигающей свой проект соглашения с Киевом о редкоземельных металлах, еще предстоит узнать, насколько это нелегко, то у России есть на эту тему поучительный опыт, полученный как в новейшей, так и в отдаленной истории.
Вспомним XVII век, когда запорожские казаки пытались продавать свою лояльность то Москве, то полякам, то турецкому султану. Переяславская рада не стала последним пунктом на этом пути; один гетман изменял русскому царю, следующий опять присягал, так что слова «украинец» и «изменник» едва не стали синонимами. Лишь судьба Мазепы, заеденного вшами, поставила точку в этих метаниях.
Таким образом, недоговороспособность как черта украинского политического менталитета стала очевидна довольно рано.
Независимая Украина новейшего времени в полной мере следует историческим традициям. Еще до всех майданов Москва и Киев никак не могли договориться по газу. И тем не менее после начала донбасской войны 2014 года Россия в очередной рискнула заключить с киевскими властями соглашения об урегулировании, которые получили название «минских соглашений». Восьмилетнее нежелание Киева выполнять эти соглашения стало одной из главных причин начала СВО.
В итоге украинская сторона признала, что она и не собиралась ничего выполнять, что соглашения изначально были подписаны понарошку, для вида, чтобы выиграть время. Конечно, европейские «гаранты» минского процесса поощряли своих подопечных к такому поведению, однако в основе этого затянувшегося финта ушами все-таки лежала принципиальная недоговороспособность Украины.
Мало того, киевские власти еще и оправдывали свое пренебрежение к подписанным документам тем, что им якобы пришлось поставить свою подпись вынужденно, под давлением. А следовательно, сделка не имела силы.
Что ж, весной 2022 года, когда велись переговоры в Стамбуле, российская сторона прислушалась к доводу украинцев о том, что они не могут договариваться о мире под дулом пистолета. В качестве «жеста доброй воли» российские войска оставили позиции под Киевом, ушли из Черниговской и Сумской областей. Результат – новый обман. Теперь Зеленский утверждает, что и не думал ничего подписывать.
Сегодня возможность о чем-то договориться с людьми, представляющими украинское государство (то есть не только получить от них нужные подписи, но и заставить их выполнять то, под чем они подпишутся), кажется еще более проблематичной. Мало того, что у власти остается все тот же хитромудрый «политикум», в котором обман считается высшей добродетелью, но ведь эти люди еще и перестали быть легитимными. Недавно нелегитимная Верховная рада не набрала достаточно голосов, чтобы подтвердить полномочия нелегитимного президента. Затем ей удалось принять такое постановление, но что это изменило? А ведь собрать депутатов, чтобы принять решение об отказе от территорий, было бы куда сложнее. А если будет заявлено, что для такого решения требуется референдум, что тогда?
И в любом случае даже если общими усилиями стран, желающих мира, все эти формальности будут соблюдены, всё равно останется коронный «минский» довод украинца: соглашение было подписано и одобрено не добровольно, а под давлением, поэтому не считается.
Стало быть, никакого юридически безупречного и долговременного соглашения с Украиной в настоящее время быть не может. Ждать, что в этой стране сменится весь политический класс и придут к власти принципиально другие люди, тоже было бы затруднительно. Тем не менее России необходимо закрепить за собой новые регионы и обеспечить нейтральный статус Украины. И если об этом нельзя договориться с самой Украиной – значит, нужно добиваться этого от других стран. Если США действительно хотят мира, то с ними можно было бы в той или иной форме договориться о закреплении той реальности, которая нас устраивает.
Если учесть проблему недоговороспособности Украины, становится понятно, почему российские и американские переговорщики в первую очередь взялись не за урегулирование украинского конфликта, а за разблокирование двусторонних отношений. Договориться между собой нашим странам сегодня не просто важнее, чем с Украиной. На самом деле это пока что единственно возможный род договоренности. Например, участие США совместно с Россией в экономическом восстановлении и развитии Донбасса и Новороссии стало бы фактическим признанием российской принадлежности этих территорий, а заодно и гарантией от будущих попыток Киева переписать эту главу истории.
Хотя по большому счету самым верным способом прекратить этот трагический спор было бы воссоединение России и Украины в едином государстве. Чтобы вместе пользоваться общим наследием и не разбираться, что кому принадлежит и кто на что больше имеет прав.
Игорь Караулов, ВЗГЛЯД