Голос был потерян тогда, чтоб сейчас не было прощенья

Пугачёва грозила нам третьей, заключительной песней из цикла «Поцелуи войны» и угрозу исполнила — песня вышла в эфир. Посвятила её певица отцу и его друзьям-фронтовикам, о которых вспомнила внезапно. Песня поётся из тьмы — такая у неё визуальная заставка. А прорезают эту тьму два луча тусклого загробного света, которые скрещиваются буквой V — так, что сразу становится более чем понятно, кому она посвятила свою песнь. Другой вопрос — зачем?

Источник фото: Komsomolskaya Pravda/Globallookpress

Люди сразу забеспокоились: а ну как вернуться пытается, а ну как договорилась с высоким покровителем? Она кается, поёт песню о войне ко Дню Победы, показывает, что носит в себе те же ценности, что и русский народ; народ, заслушавшись и прослезившись, под натиском таланта её прощает. Пугачёвой разрешают вернуться. Но, во-первых, Пугачёвой никто и не запрещал возвращаться. Во-вторых, никакого покаяния в этих песнях нет. Есть только неуклюжая попытка вернуть любовь российской аудитории, без которой Пугачёвой плохо, ведь до 2022 года у неё было много любви. Вы представьте человека, которого купали в любви, а потом эту любовь отняли. Как он будет себя чувствовать? Ему будет холодно, тоскливо и темно, как на заставке пугачёвской песни. Поэтому певица, превозмогая отсутствие голоса, поёт о том, что сейчас составляет соль нашей жизни, — о войне.

Пугачёва скрипуче наговаривает слова: «Верьте мне или не верьте, кто-то боится смерти, а кто-то боится жить». Намёк, наговорённый под буквой V, и тут понятен. Это обращение к солдатам СВО: не записывайтесь в добровольцы, не ходите на войну, не бойтесь жить, а то будет баю-бай. Есть в песне и такие слова: «Баю-баю, павший в бою мёртвым уснул сном». Пугачёва тщится показать, что она печётся о солдате больше, чем власть, но всё портит возникающий у слушателя вопрос: «Кто это поёт?» Мама? Бабушка? Ни мама, ни бабушка не обратятся с дешёвыми словами, без ласки, без души к своему родному солдатику и не станут его пугать тусклым светом и хриплыми колыбельными. Они скажут: «Ты будешь жить, сыночек!» На память приходит только волк в чепчике бабушки из «Красной шапочки». Впрочем, многие поначалу решили, что поёт Джигурда.

Есть в песне и другие слова, не оставляющие сомнений в том, что она — об СВО: «Глупый свинец и военспец вновь наломал дров, баю-баю, павший в бою вечный обрёл кров». Технически мне сложно представить свинец, наламывающий дрова, но в компании с «военспецом», который вовсе не из терминологии Великой Отечественной, слова и тут отсылают к плохим генералам, и опять Пугачёва заботится о солдатах больше, чем армейская власть. Она, очевидно, пытается добыть любовь, но слишком далека от России, от войны, чтобы понять, что на душе у солдата, кого он будет слушать, кому поверит и в чём наша соль.

В этом же цикле есть песня сочинения Аллы Борисовны, которую она наговаривает от лица матери и от лица её погибшего сына-солдата. «Ты далеко-далеко, мне без тебя нелегко. Мне без тебя, сын, невмочь, слёзы я спрятала в ночь», — скрипуче стенает Пугачёва, воображая себя солдатской матерью, а кажется, что она зовёт покинувшего её Галкина (иноагент). Всё-таки для того, чтобы петь от лица солдатской матери, надо прожить жизнь достойно, надо — нет, не голос сохранить, а репутацию. Чтобы, когда в песне зазвучит материнский стон («сынок!»), представлялся родной солдатик, а не комик, с которым живёт немолодая певица. Поэтому лично для меня эти потуги говорить от лица солдатской матери звучат даже оскорбительно.

А теперь представьте, что уехавшая, плюнувшая в свою страну Пугачёва спела б мощную песню прежним зычным голосом и с прежним чувством, душевным огнём? Её б простили. Перед натиском истинного таланта мало кто устоит. Но ведь и таланта больше нет. Голос потерян давно, но душевность, ясность ума, умение чувствовать соль можно было бы и не терять. Но, знаете, порой мне кажется, что и голос был потерян тогда, чтоб сейчас не было прощенья. Всё как будто предопределено.

Марина Ахмедова, RT