7 июня власти Иракского (Южного) Курдистана назвали дату долгожданного референдума о независимости — 25 сентября 2017 года. Несомненно, этот референдум станет шагом к радикальному переустройству всей Западной Азии, к воплощению той странной и страшной карты «Новый Ближний Восток», которую 10 лет назад опубликовал подполковник Ральф Петерс из Национальной военной академии США.
Несколько месяцев назад казалось, что курды с референдумом опоздали. Да, его следовало назначить в июне, но не 2017-го, а 2014 года. Когда боевики ИГИЛ («Исламское государство», ИГ, ДАИШ, запрещена в РФ — прим. EADaily ) штурмовали пригороды Багдада, а правительство Ирака было парализовано ужасом.
10 июня 2014 года 600 или 700 игиловцев при поддержке полутора тысяч боевиков из «спящих ячеек» внутри Мосула обратили в бегство 25-тысячную группировку иракской армии. Или свыше 40 тысяч вооруженных людей, с учетом спецслужб, нацгвардии, полиции.
12 июня курдские вооруженные силы (пешмерга) взяли под защиту Киркук, откуда иракские войска также бежали еще до подхода ИГИЛ. Вопрос проведения референдума о присоединении богатого нефтью Киркука к курдской автономии, который откладывался восемь лет и не раз ставил страну на грань войны, отпал сам собой.
13 июня США объявили о создании ни много, ни мало «международной коалиции по борьбе с ИГИЛ», но фактически наступление «исламского государства» на Багдад остановили шиитские «Силы народной мобилизации» — Аль-Хашд аш-Шааби при военно-технической поддержке иранского Корпуса стражей исламской революции (КСИР) и методами ведения войны, мало отличающимися от методов ИГИЛ.
В таких условиях первого декрета — о вступлении Курдистана в антиигиловскую коалицию с государствами, признающими его независимость, — могло оказаться достаточно. В любом случае, было понятно, что шансы на признание независимости гораздо выше во время общей борьбы со смертельным врагом, чем после победы над ним, когда союзники постараются навязать «менее радикальный» способ решения курдской проблемы.
Тем не менее, Эрбиль решил заняться дипломатическим обеспечением будущего референдума. Действительно, против него категорически выступал Тегеран, а Анкара заявляла, что никогда не признает курдской принадлежности Киркука, поскольку значительную долю в населении города и провинции составляют туркмены.
Отдадим должное дипломатии президента Курдистана Масуда Барзани и коалиционного правительства Демократической партии (ДПК) и Патриотического союза (ПСК). Курдистану удается поддерживать дружественные или, по крайней мере, ровные отношения одновременно с Вашингтоном и Дамаском, Тегераном и Тель-Авивом.
За истекшие три года Эрбиль дал много щедрых обещаний и сделал успокаивающих заявлений: о том, что референдум будет носить консультативный характер и будет сохранено единое экономическое пространство с Ираком в случае, если «консультация» правительства с народом закончится обретением независимости. Но одновременно говорилось о планах строительства нефтепровода к Персидскому заливу через Иран и об увеличении прокачки газа и нефти через Турцию в ее средиземноморский порт Джейхан или далее в Европу. (Точнее, с присоединением Киркука и его нефтяных полей Эрбиль уже резко увеличил прокачку, и одним из первых получателей курдской нефти стал Израиль.)
Вообще, казалось, что президенту Барзани удалось убедить президента Реджепа Эрдогана в невероятном: что у Турции не будет более надежного союзника, чем независимый Курдистан. В доказательство он сделал то, что до свержения режима Саддама Хуссейна было просто немыслимым: пошел на открытый разрыв с Рабочей партией Курдистана (РПК), ведущей борьбу против турецкого правительства.
Соответствующим образом складываются отношения Эрбиля с правящей в Сирийском Курдистане (он же «Западный», или Рожава) партией Демократический Союз (ДС, более употребительна аббревиатура PYD), которую в Турции называют «филиалом РПК». Факты периодических вооруженных столкновений пока не признаются ни Эрбилем, ни РПК/PYD, но то, что такие столкновения были, в частности, в Синджаре у сирийской границы, отрицать уже тоже бессмысленно.
До конца лета 2015-го, т. е. более года, у территорий, находившихся под контролем Багдада, практически не было соприкосновения с Курдистаном. Последнему приходилось сдерживать ИГИЛ самостоятельно, но это не помешало бы ему провести референдум, с результатами которого партнеры по коалиции вынужденно, но согласились бы.
Дело в том, что особо драматических битв, не считая пары попыток ИГИЛ прощупать Киркук, где также имелось его боевое подполье, на этом фронте не было. Для суннито-арабского «исламского государства» втягивание в бои за «бесперспективные» курдские горы грозило неприемлемыми издержками без видимых перспектив. Исключение — Синджар, контроль над которым был необходим ИГИЛ для обеспечения кратчайших коммуникаций между Мосулом и Раккой.
Курды же просто берегли силы. В этой войне вообще задача каждой из многочисленных сторон конфликта, будь то в Ираке или в Сирии — вступить в бой последними. Отсюда и «дружественные провокации» сродни «дружественному огню». Например, полтора года анонсов, как со стороны американо-курдской коалиции, так и со стороны армии Башара Асада, о начале штурма Ракки «с часу на час». Чтобы не опоздать к разделу пирога, «партнеры» начинали собственное наступление… и с потерями откатывались, не получив встречной поддержки: курды от Айн-Иссы, армейцы и союзники Асада — от авиабазы Табка.
Итак, на «подготовку референдума» были потрачены три года. Увы, в последние месяцы, по мере приближения краха ИГИЛ, стало ясно, что партнеры переиграли курдскую дипломатию: Багдад, Анкара, Тегеран, Берлин только тянули время, создавая у курдов иллюзию будущего признания их независимости. За истекшую после назначения даты голосования неделю «попытку раскола Ирака» осудили МИДы ФРГ (читай: Евросоюза), Турции, Ирана.
Глава внешнеполитического ведомства Германии Зигмар Габриэль назвал решение руководства Курдистана «односторонними шагами» и, видимо не без угрозы — «действиями, способными осложнить и без того тяжелую и нестабильную ситуацию в Эрбиле». Странно прозвучало его заявление о том, что независимость Курдистана помешает «совместной борьбе» с ИГИЛ. Это после того, как еще в начале мая правительство Германии заявило о прекращении поставок вооружений для пешмерга. Да, тогда уже стало ясно, что вопрос о референдуме вышел на финишную прямую.
«Решение о проведении референдума о независимости мы считаем ужасной ошибкой. Сохранение территориальной целостности и политического единства Ирака является фундаментальным принципом турецкой политики по отношению к этой стране», — это уже из заявления МИД Турции. Разумеется, единство необходимо в целях все той же победы над ИГИЛ. Кстати, когда террористы взяли Синджар и начали резню курдов-езидов, пешмерга отступили, Турция и не подумала вмешиваться в то, что происходило почти у ее границ, а на помощь езидам пришли отряды РПК и PYD. Когда ситуация нормализовалась, тех, кто спас езидов, принялись выдавливать пешмерга и выбивать турецкая авиация.
Конечно, осмелел и Багдад. Сегодня, иракская армия и милиция Хашд аш-Шааби берет под контроль спорные с курдами села в Туз-Хормато, в районах к западу от Мосула и в том же многострадальном Синджаре. Вот и все «восточные тонкости».
Впрочем, «подвиги» шаабистов в отношении курдов и особенно суннитского населения имеют и другие последствия: туркмены, христиане, «арабокурды» шабаки и арабы-сунниты в спорных районах готовы присоединиться хоть к Курдистану, хоть, искренние извинения, к «чёрту лысому», но не остаться один на один с шиитами в их государстве.
12 июня премьер-министр Регионального правительства Курдистана (КРГ) Нечирван Барзани (племянник президента Курдистана) подвел своеобразный итог первой волне демаршей Багдада и соседей. Он не выразил возмущения, озабоченности или хотя бы сожаления. Он употребил фразу, которая на дипломатическом языке звучит просто оскорбительно. Нечирван Барзани назвал реакцию соседей «нормальной». Т. е. ожидаемой, дежурной, ничего не значащей.
Причина очевидна: США референдум поддержали. Понятно и то, что Эрбиль заручился этой поддержкой еще до заявления о проведении всенародного голосования.
В заявлении официального представителя Госдепа Хизер Науэрт не было ни осуждения, ни угроз. Слова о поддержке единства Ирака уравновешены словами об уважении устремлений курдов, а фраза, содержащая слово «опасения», построена таким образом, что эти опасения относятся к обеспечению успешной борьбы с нашей «палочкой-выручалочкой» — ИГИЛ.
Еще тоньше на решение о проведении референдума отреагировала Россия. Т. е. пока не отреагировала никак. Видимо, считаются достаточными заявления по итогам встреч главы МИД РФ Сергея Лаврова и президента Владимира Путина с Нечирваном Барзани на полях ПМЭФ в конце мая — начале июня. Где помимо «особого внимания», которое Москва уделяет курдскому вопросу, говорилось только об экономическом сотрудничестве, «особенно в сфере углеводородов». И это правильно. В 1960-х — 1970-х годах СССР несколько раз менял оценку героя Курдистана Мустафы Барзани (отца Масуда и деда Нечирвана) от «выдающегося борца за независимость» с фотографией на обложке «Огонька» до «наймита американского империализма» с карикатурой на 3-й странице «Правды». И всё в зависимости от того, что заявит об отношениях с СССР и США очередной диктатор, пришедший к власти в Багдаде. В идеологические игры Россия больше не играет.
Так или иначе, но референдум 25 сентября будет проведен. Инцидентов при организации голосования, особенно в спорных районах избежать не удастся, но это уже второстепенный вопрос. В турецком экспертном сообществе обсуждают случившееся и, похоже, близки к тому, чтобы признать: курдов, которых удалось обмануть тремя годами обещаний, все же спасла случайность — фактор Трампа. Независимость Курдистана отвечает видению 45-м президентом США мер обеспечения безопасности Ближнего Востока. А также видению боссов обеих партий Конгресса и, вероятно, видению Израиля.
Важнейшая задача для российской дипломатии на данном направлении сегодня — спрогнозировать, какой из сценариев раздела Ирака выбрали США.
На наш взгляд, основных сценариев два.
Первый: с отделением Курдистана дальнейшая фрагментация Ирака прекращается.
Второй: от Ирака откалывается и суннитское государство, назовем его условно «Джазира» («остров», северная часть Междуречья).
Скажем сразу, более вероятным нам кажется осуществление в конечном счете второго сценария, даже если первоначально он будет отвергнут. Аргументы таковы:
1.После обретения независимости Южного Курдистана тема независимости Джазиры получит мощный импульс. Почти полтора десятилетия попыток построить «иракскую демократию» обернулись массовыми терактами, только прямые потери гражданского населения (без умерших в результате ухудшения здравоохранения, нехватки чистой воды, ухудшения криминогенной ситуации и т. п.) составили свыше 200 тысяч человек. Свыше 1,5 млн суннитов и шиитов бежали из смешанных районов соответственно на север и на юг. Во многих местах этих смешанных районов, сел, городов не осталось, линия границы кристаллизировалась: осталось забить пограничные колышки.
2.Вероятен рост шиитского радикализма и приход к власти таких группировок, как «Армия Махди» харизматичного проповедника Муктады ас-Садра. После отделения курдов политическое доминирование шиитов станет безусловным: шииты составят уже до четырех пятых населения Ирака, причем самых богатых углеводородами провинций.
Купировать иранское влияние путем создания столь ассиметричной шиитско-суннитской федерации вряд ли получится. Но если удержать Ирак под эффективным контролем невозможно (с этим США, похоже, смирились), то необходимо: А) оставить от Ирака только южные, шиитские, провинции; Б) максимально использовать страхи перед союзом двух шиитских государств — Ирана и Ирака — для сплочения союзников в регионе.
3. Дональд Трамп уже и определил основную цель своей администрации на Ближнем Востоке: создание «арабского НАТО». Его членом не подразумевался даже Ирак в нынешних границах. Тем более в его составе нет места шиитско-суннитской федерации с доминированием шиитов. Но в «арабское НАТО» может войти суннитская Джазира и даже… Курдистан. Не нужно воспринимать определение «арабское» слишком буквально.
Интерес курдов к блоку очевиден: в случае успеха в «сдерживании» Ирана Курдистан может стать одним из главных выгодополучателей. Пусть без немедленного присоединения Иранского (Восточного) Курдистана, а только в виде его автономии. Когда-то и Иракский Курдистан начинал с автономии.
4. В «арабское НАТО» может и наверняка сильно пожелает войти и Турция. В этом случае новый блок будет уж очень напоминать СЕНТО (The Central Treaty Organization, Организация центрального договора, Багдадский пакт) 1955 года. Для полноты картины останется подписать договор там же, в Багдаде (в суннитской части города).
Турецкие политологи спокойно говорят о том, о чем российские говорить стесняются: «преемственность» политики «демократических государств», в частности, США — один из неумных либеральных мифов. Несмотря на знаменитые сдержки и противовесы эта политика очень изменчива в зависимости от личности хозяина Белого дома. Во всяком случае, в таких второстепенных для США вопросах, как линия границы между Турцией и Курдистаном.
В искренность уверений Эрбиля об отказе на вечные времена от территориальных претензий на Северный (Турецкий) Курдистан в Анкаре не поверили ни на минуту, и конечно не поверят одним только гарантиям США. А вот общее членство Турции, Курдистана и суннитского государства Джазира в «подбрюшье» Курдистана, где Турция к тому же разместит свои базы (для защиты от шиитской угрозы, разумеется) — снимает опасения Анкары гораздо надежнее.
5. Имеются косвенные признаки того, что администрация Трампа начинает отлаживать будущие отношения Курдистана и Джазиры еще до полного разгрома ИГИЛ. В частности, курды фактически сняли претензии на восточный (левобережный) Мосул.
Какими последствиями грозит Сирии независимость Иракского (Южного) Курдистана и последующее отделение от Ирака суннитского государства Джазира?
Угрозы очевидны. Это независимость Сирийского (Западного) Курдистана и опасность отделения от Сирии части суннитских территорий с последующим присоединением к Джазире и с созданием эдакого суннитского «ИГИЛ без ИГИЛ» между Сирией, Турцией, объединенным Курдистаном, Ираком, Саудией и Иорданией.
Отделение Западного Курдистана — Рожавы не будет слишком болезненным, оно уже произошло де-факто и, более того, курдская полоса между Турцией и Сирией будет в некотором роде фактором безопасности для последней.
Главное — Курдистан не несет опасности самому существованию Сирии. О суннитском государстве Джазира этого не скажешь. Где будет проходить его «законная» граница с Сирией? И с какой Сирией? Ведь арабы-сунниты преобладают почти на всей территории страны.
Логичным завершением почти семилетней гражданской войны в Сирии могло бы стать провозглашение светского или, точнее, секулярного характера государства. Было бы интересно посмотреть, каким образом западные партнеры попытаются продвигать раздел Сирии, помимо военных методов, и как они будут доказывать, что те или иные провинции страны должны отойти от светского государства к шариатскому суннитскому.
Следует внятно и громко озвучить все те последствия, к которым приведет неизбежный в случае курдского референдума раздел Ирака на шиитское, курдское и суннитское государства.
Но, учитывая реальное соотношение сил в регионе, видимо, придется невнятно и тихо обмениваться с партнерами мнениями относительно Джазиры — к северу и востоку от Хамы и Пальмиры. С сохранением Сирии, напоминающей по конфессиональному составу Ливан — на юге и западе. Часть границы между ними — в Латакии, Хаме, Идлибе — уже проведена на карте. Пока в виде границ «зон безопасности».
Альберт Акопян (Урумов), EADaily