В США опубликована новая версия национальной ядерной стратегии (Nuclear Posture Review, NPR-2018). Выдержанная в подчеркнуто «ястребиных» тонах, она уже породила несколько сенсаций. В чем проблема этого документа и как в нем представлена угроза со стороны России?
Дорвались
Скандал вокруг составления NPR-2018 нарастал постепенно. Сперва, как это водится, оживились военные. В 2017 году замглавы Объединенного комитета начальников штабов Пол Сельва порадовал общественность заявлением о том, что американская стратегия ядерного сдерживания нуждается в усовершенствовании и ключевую роль в этом должны сыграть высокоточные ядерные боеприпасы пониженной мощности.
«Если единственное, что мы можем предложить президенту США, — это сверхмощное оружие с высоким уровнем неизбирательного поражения, то предлагать президенту нам, по сути, нечего», — заявил он, пояснив, что нужно заполучить возможность «рационально, гибко и многоступенчато реагировать на возможные действия неприятеля».
В работу над документом включились лоббисты ряда федеральных ведомств, обделенных пирогом ранее. Помимо собственно Пентагона, здесь следует упомянуть ядерно-оружейный комплекс, который давно, ещё во времена президента Барака Обамы, регулярно подавал наружу тревожные сигналы, рассказывая прессе, как разваливается ядерный щит Америки. Судя по формулировкам NPR-2018, их очень тепло приняли.
Наконец, когда пришла пора готовить финальную редакцию, «голуби» устроили демарш. Джон Вольфстал, бывший помощник Обамы по вопросам нераспространения и разоружения, раскрыл часть содержания будущего документа. Саму стратегию он охарактеризовал как «очень плохой материал», хотя и похвалил отдельные участки. По его мнению, новая редакция ядерной стратегии предлагает обостряющие ходы, которые не решают заявленной задачи безопасного сдерживания.
В качестве примера он привел идею разработать боеголовки малой мощности для морских баллистических ракет. Подразумевается, что это средство для сдерживания России от локального применения ядерного оружия на ТВД. Iz.ru уже подробно рассматривал все риски для стратегической стабильности, связанные с таким решением.
Далее, документ провозглашает право США применять ядерное оружие не только в ответ на ядерное нападение, но и в «исключительных условиях». К ним отнесены, в частности, «масштабные неядерные стратегические удары, включающие атаки на мирное население или гражданскую инфраструктуру США, их союзников и партнеров, атаки на ядерную инфраструктуру США или их союзников (но не ограничивающиеся всем перечисленным)».
Это замечание уже позволило некоторым наблюдателям, опираясь на неофициальные комментарии из Белого Дома, окрестить NPR-2018 «доктриной ядерного удара за взлом компьютеров». Всё, конечно, не настолько плохо, но в этой формулировке кроется прямая аналогия с военной доктриной другой ядерной державы.
Деэскалируй это
У американских экспертов в последние лет 10 появилась любимая страшилка, называется она escalate to de-escalate (эскалация ради разрядки). Теперь она попала и в NPR-2018. Смысл этого стратегического кунштюка, приписываемого российским военным, прост как пятак. Если начинается конфликт, условия в котором для России не очень выгодны по соотношению сил, та первым делом она применит на ТВД ядерное оружие, устрашив всех и добившись локального перевеса.
Механизм (на примере конфликта в Европе) якобы таков: США не рискнут раздуть пламя локального ядерного конфликта в глобальную ядерную войну и отступятся. Не будем рассматривать эту логику изолированно в контексте ядерной стратегии (она, если коротко, ущербна практически полностью), лучше попробуем понять, что же в России думают на этот счет на самом деле.
Конечно, при желании можно отыскать и отечественные следы таких раздумий. Скажем, есть прекрасная заметка в журнале «Военная мысль», датированная еще 1999 годом (скорее всего, она и лежит в основе этого мифа), где четко проводится грань между оперативно-тактическим и стратегическим ядерным оружием и показывается вся лестница возможных видов применения: от удара устрашения по пустынным районам до полномасштабного возмездия. Нет, однако, ни одного свидетельства тому, что эта разработка хотя бы в какой-то момент была положена в основу действующей стратегии ядерного сдерживания.
Часть наблюдателей вспоминают доклад министра обороны Сергея Иванова «Актуальные задачи развития Вооруженных сил Российской Федерации», сделанный им в 2003-м. В нем содержались намеки на возрастающую роль ядерных сил при сдерживании.
Однако сделать вывод о том, что Россия планирует локальное превентивное применение ядерного оружия, можно было лишь косвенно. Скажем, на стратегических учениях с 1999 года сравнительно регулярно отрабатывалось ведение боевых действий с нанесением ядерных ударов. Впрочем, так было всегда, и в советское время тоже, но из этого не делалось столь далеко идущих выводов.
Нет никаких четких свидетельств тому, что escalate to de-escalate в столь прямолинейно-подростковой форме положена в основу российской политики ядерного сдерживания. Более того, если присмотреться к эволюции российской военной доктрины, то мы увидим не понижение порога применения ядерного оружия, как это иногда утверждают, а повышение.
Возьмем редакцию военной доктрины, выпущенную весной 2000 года. Это рубежная черта; именно тогда Москва впервые официально заявила, что готова при случае применить ядерное оружие первой. Что же это был за случай? Ядерное оружие применяется в ответ на ядерную атаку, а также «в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности Российской Федерации ситуациях».
В редакциях доктрины 2010 и 2014 годов формулировка поменялась. Теперь превентивное использование ядерного оружия возможно «в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Нетрудно заметить, что условия применения ужесточились, ибо нет ничего более растяжимого, чем понятие «национальной безопасности» (разве что «национальные интересы»).
Вообще нетрудно заметить, что самая «ястребиная» ядерная доктрина официально использовалась Москвой в 2000-е годы — эпоху, когда российские силы общего назначения находились на дне своего боевого потенциала, создавая классический образ «ржавой и разваливающейся машины еще советского выпуска». Естественным образом это повышало роль ядерного оружия в задачах сдерживания. По мере модернизации Вооруженных сил относительное значение ядерного оружия снижалось, причем параллельно с этим росла роль неядерного высокоточного оружия — о чем есть соответствующие записи в доктринальных документах.
Об этом говорилось и в выступлениях высшего военно-политического руководства в 2010-х годах. Вот, например, и в свежем заявлении МИД России, касающемся NPR-2018, мы читаем: «В 2014 году в российской военной доктрине был введен термин «система неядерного сдерживания», подчеркивающий нацеленность на предотвращение военных конфликтов с опорой в первую очередь на силы общего назначения, а не на ядерный потенциал».
Заметим, что в этих условиях США принимали, фактически, стратегию ядерного разоружения, каковой была NPR-2010 президента Обамы. И как только Москва начала получать новые, более гибкие инструменты сдерживания, чем применение ядерного оружия на каждый чих (что немедленно отразилось и в военной доктрине), Вашингтон решил выкатить документ, в котором в стиле «а-а-а-а-а, всё пропало» описывается ужасная русская доктрина «деэскалирующей эскалации».
Как бы на этом деле не заработал эффект самосбывающегося пророчества: раз уж меры противодействия пробуждению древнего зла приняты, значит, чтобы не обидно было, можно уже его и пробудить, даже если изначально не собирались. На этом примере мы тоже видим, что NPR-2018 отвечает каким угодно требованиям, кроме дальнейшей военной разрядки.
Никто не виноват
Документ в Вашингтоне получился плохой, и плохим он получился по очень старой и широко распространенной причине. В отсутствие четко выстроенной стратегии у нынешней администрации (что, видимо, стало следствием отсутствия у нее и четкой «картинки» мира, пусть неверной, но непреклонно утверждаемой и разделяемой президентской командой) в тактическое управление процессом переписывания стратегий начали вмешиваться лоббисты. Вся NPR-2018 буквально медом намазана для ядерно-оружейного комплекса и крупнейших аэрокосмических концернов.
Конечно, документ решает и ряд внутренних задач, главную из которых, пожалуй, можно охарактеризовать как запасание дров на зиму. Сиятельный мир образца 1991 года потихоньку разваливается, и в условиях нарастающей неопределенности инстинктивно хочется выбрать дубинку потяжелее и положить ее поближе.
Но тут возникает другая проблема. США существуют не в вакууме, а такие доктринальные заявления естественно вызовут ответ у основных конкурентов — у тех же «держав-ревизионистов», то есть у КНР и России. Причем совершенно мотивированный. Будет ли этот мир безопаснее для США — большой вопрос.
Принятие на вооружение новых классов высокоточного ядерного оружия существенно расширит варианты для принятия военных решений в Вашингтоне. Это ровно то, о чем говорил Сельва. Тут, правда, открывается обширное поле для дискуссий о том, насколько маломощное ядерное оружие может быть эффективнее как инструмент сдерживания (с учетом всех издержек, включая риски неконтролируемой эскалации), чем иные боевые средства американской военной машины, — но эти рассуждения выходят за рамки нашего материала.
Константин Богданов, газета «Известия»