Наши в городе. Бэлла Розенфельд

У нас есть только один день.

Один день в году, чтобы узнать наших.

В остальные дни вся медиа-сфера посвящена чужим – тому, что они опять разрушили, поломали, разворовали, сорвали, подожгли, взорвали, продали, избили, облили краской, настучали, запретили, переименовали и выкрасили в жовто-блакытный цвет…

Один день – девятого мая.

В остальные дни наши не так видны. И мы не знаем, что они – наши.

Они могут быть кассирами в супермаркете, паспортистками в ЖЭКе, водителями маршруток, врачами «Скорой», тренерами по фитнесу, менеджерами по рекламе, пожарными, продавцами «Орифлейм», бизнесменами, сантехниками, установщиками пластиковых окон, уличными музыкантами, летчиками, контроллерами в троллейбусах, флористами, учителями начальных классов, охранниками в торговых центрах, пенсионерами на лавочках, студентами вузов, спасателями в МЧС…

Но мы их не узнаём. Потому что узнавать – опасно. Так получилось, что в 21-ом веке в «европейской» стране нельзя вслух говорить о том, что ты не согласен с господствующей идеологией…

И только в День Победы мы понимаем, кто – свои.

Свои – это те, кто сегодня шел «Бессмертным полком» плечом к плечу, те, кто с раннего утра и до позднего вечера выходили с цветами из метро «Арсенальная».

Свои – это два молодых парня с татуировками до самых плеч и модными бородами, которые молча положили гвоздики у подножия монумента, молча постояли минуту и молча ушли.

Свои – это юные муж и жена с огромным дачным букетом сирени и месячным младенцем на руках.

Это священник со своей многочисленной семьей, состоящей сплошь из ясноглазых девочек.

Это пара молодых афроамериканцев. Хотя казалось бы – им-то чего?

Это юноша, объясняющий с цифрами и фактами двум теткам пенсионного возраста за счет чего мы победили в этой войне в ответ на их «трупами закидали».

Это молоденькие девочки модельной внешности на высоченных каблуках с дизайнерскими букетами-бутоньерками.

Это ухоженная женщина в вечернем платье и два ее сына-подростка в шортах на скейтах с букетами тюльпанов подмышкой.

Это парень лет 20-ти, один, не с компанией, не с семьей, а просто сам проснулся сегодня утром и решил, что должен купить цветы и прийти сюда.

Это бабушка на ходунках, поддерживаемая внуком с бритой головой и сережкой в ухе.

Это папа, подталкивающий стеснительного домашнего мальчика к ветерану в самую гущу людей – «Подойди, поблагодари его за Победу и вручи цветы.» И мальчик, вспотевший от напряжения, идет.

Это две женщины, которые едва не расплакались, увидев бабушек с портретом Жукова – «Живы, Оля, живы! Вот же они! Я же говорила, что будут!»

Это семейная пара, заканчивающая какой-то свой спор словами – «Ну ты чего?… Ну нельзя же сегодня в ТАКОЙ день…»

Это подростки у памятника Кожедубу – «А трижды герой – это реально круто ваще!»

Это интеллигентный старичок в накрахмаленной рубашке и отполированных туфлях – «Прошу вас, отойдите, пожалуйста, вы утомили своей идиотской интерпретацией фактов!» – вежливо обращающийся к навязчивому примиренцу.

Это веселая крупная тетка, спрашивающая – «А скілько-скілько гвоздіки? А чо так дорого? А тюльпани? Ну, ладно, давайте гвоздіки. Сьодня можна і потратиться.»

И маленькая девочка с ландышами, и сам вся, как те ландыши – тоненькая и светлая, говорит – «Мамо, мамо, а я знаю цю пісню!» – и начинает тихонько подпевать «Катюше».

Да, эти тоже наши. Не надо их отдавать «чужим».

И ведь нельзя создать какой-то собирательный образ «своих» – вся социология рушится вдребезги, когда смотришь на них – таких разных. И таких наших.

Но ведь в этом как раз и смысл Победы – одна на всех.

Ведь «наши – это мы».

С Праздником, друзья! Будем жить!

Бэлла Розенфельд (Марина Соловьева)