Иногда наши друзья и коллеги из сопредельных стран обижаются за то, что их называют лимитрофами. Но это не оскорбление. Более того, они сами подтверждают статус лимитрофов, именуя Россию империей, а Запад альтернативной цивилизацией
Если существуют две противостоящие цивилизации, каждая из которых претендует на определённую глобальность или имперскость, то всё, что находится между ними является лимитрофами. Точно также лимитрофами являются государства, расположенные на границах российской и китайской или индийской цивилизаций. Просто, поскольку между Москвой и Пекином или Москвой и Нью Дели на данный момент отсутствует острое геополитическое противостояние, то соответственно и местные лимитрофы меньше страдают от своего промежуточного статуса. Хоть элиты этих государств очень хорошо понимают и всегда учитывают в политике, связанные с ним риски.
Но если есть определённый класс государств, то между ними всегда есть что-то общее. Например, Россия, США, «Старая Европа», Китай, Индия — империи. И при всём различии народных традиций и внешнеполитических интересов их политика имеет много общих черт и их преследуют общие проблемы.
Следовательно и зона лимитрофов, отделяющая Россию от имперского ядра ЕС (а это все постсоветские и постсоциалистические страны Восточной Европы от российской, до германской и австрийской границ) тоже должна иметь некие общие черты. И мы их видим. Например, Украина не успела до конца поругаться с Россией, как начала ссориться с Польшей и Венгрией. Но то же самое можно сказать и про Польшу, которая предъявляет вечные политические претензии России, но не забывает и с Германии репарации за Вторую мировую войну потребовать (странно, что поляки о четырёх разделах и наполеоновских войнах забыли).
Латвия, в этом плане, знаковая страна. С одной стороны, вместе со всей Прибалтикой она давно в ЕС. С другой, она — бывшая республика СССР. Причём имевшая едва ли не самую большую долю русского населения на момент отделения. В Латвии, как и в Эстонии, действует институт неграждан (чего нет в Литве). В Латвии долгое время русское движение было достаточно быстро и успешно интегрировано в общенациональный левоцентристский дискурс, который многие годы имеет сильное представительство как в национальном парламенте, так и в местных органах власти (в частности в Риге).
В целом, последние выборы в Латвии продемонстрировали как развитие процессов, характерных для всего ЕС, так и некоторые, характерные больше для Восточной Европы, включая такие «евроориентированные» постсоветские страны, как Украина и Молдавия.
Во-первых, необходимо отметить чрезвычайно низкую явку на выборах, которая ненамного превысила 50%. От выборов к выборам она всё ниже. Эти не стали исключением — зафиксирован очередной рекорд низкой явки, свидетельствующий о разочаровании во всех предложенных политических проектах, а значит в системе, как таковой. Эта проблема характерна для всего Запада.
Во-вторых, можно зафиксировать традиционное для Европы перетекание голосов от глобалистских партий, к традиционалистским. Разница заключается в том, что глобалистские партии, долгие годы бессменно руководившие Латвией, были, одновременно, националистическими. Причём, если западноевропейские глобалисты зачастую также выросли из националистов, или консерваторов (оставшихся таковыми только по названию), то латвийские националисты и консервативные традиционалисты (представлявшие правящие партии правого крыла и правого центра) были одновременно глобалистами. То есть, во внутренней политике они делали ставку на национализм, а во внешней полностью вливались в глобалистский мейнстрим, ничуть не страдая от такого раздвоения политического сознания.
Голоса утраченные правящими партиями «Всё для Латвии», «Союз «зелёных» и крестьян», «Новое единство» приобрели парламентские неофиты: «Кому принадлежит государство?», «Новые консерваторы» и «Для развития/За». Они смогут получить около 45 из общего количества 100 мест в сейме. Как видим новые националисты-популисты были близки к тому, чтобы составить трёхпартийное большинство (если бы, конечно, смогли договориться между собой). Но немного недобрали голосов и теперь им придётся договариваться о коалиции не только друг с другом, но и с традиционными партиями.
Наиболее логичным будет союз с бывшими партиями власти. Не только потому, что как старые, так и новые представляют националистический фланг, а «Социал-демократическая партия «Согласие», хоть и позиционируется, как общегражданская, всё же опирается в основном на поддержку русского населения. Здесь гораздо более важны не идеологические, а практические соображения. Поскольку, по предварительной оценке, ни одна из прошедших в парламент партий не получит меньше 7 мандатов, националисты-популисты могут привлечь в коалицию не весь бывший правящий блок, а любую его партию (или две) на выбор. То есть появляется возможность манёвра при создании коалиции, а потенциальные партнёры не получают «золотую акцию».
С другой стороны, «Согласие» должно получить 23 мандата. Это значит, что, если коалиция будет создана с ней, то уже «Согласие» получит возможность вести с националистами-популистами игру на выбывание. Выход из коалиции любой партии, кроме «Согласия», не будет означать её распад. Только «Согласие» сможет развалить коалицию. Это серьёзный рычаг. Давать такой козырь в руки партнёрам невыгодно.
Есть и ещё один аргумент против коалиции с «Согласием». Несмотря на явное разочарование населения правящей коалицией, они не только не смогли улучшить свой результат на выборах, но, хоть и вновь получили первое место, потеряли часть избирателей и минимум одно депутатское место. То есть, партия, при текущей политике, исчерпала возможность привлечения нового электората. Более того, уже со следующих выборов она может начать нести более существенные потери, чем сейчас.
Поскольку же, как было сказано выше, потерянные старыми правящими партиями голоса перераспределились именно в пользу националистов-популистов, союз с «Согласием» был бы воспринят большей частью избирателей этих политических сил, как предательство.
Наконец, если к следующим выборам «Согласие» решит модернизировать свою политику, она будет бороться за те же голоса, на которые претендуют националисты-популисты. Таким образом, последние в любом варианте не заинтересованы в поддержке этой политической силы и в проведении её во власть.
Можем констатировать, что, в полном соответствии с традицией ЕС, в Латвии набирают силу право-популистские партии. При этом, не нарушается и латвийская политическая традиция — правящий блок остаётся националистическим. Соблюдается и ещё одна традиция, характерная для постсоветского пространства (Молдавия, Украина, Грузия, Прибалтика): пророссийские, а также левые силы, в целом силы, ориентированные не на европейскую, а на евразийскую интеграцию, отказываясь от жёсткой защиты своей позиции и начиная, ради получения сиюминутных политических бонусов, играть по правилам националистов, быстрее или медленнее теряют избирателя, уходя с политической арены и уступая место более правым и более национально ориентированным силам. Так произошло с молдавскими и украинскими коммунистами (а на Украине также и с многочисленными изданиями социалистической партии). Так произошло с разного рода «многовекторными» президентами (Воронин и Лучинский в Молдавии, Кучма и Янукович на Украине, Шеварднадзе в Грузии).
Те же самые процессы идут и в Прибалтике, в частности в Латвии. Постсоветский электорат, на эмоциях которого спекулировали разного рода национал-коммунистические и национал-пророссийские силы (для которых ключевым было именно национальное), уходит, а новые поколения, будучи недовольны старыми националистами ищут себе совсем иных кумиров, как правило на правом, а не на левом фланге. Как показывает германский, итальянский и французский опыт, эти «новые правые» могут быть вполне благожелательно настроены в отношении России. Но, исходя из опыта польского и украинского можно сделать вывод, что в лимитрофных государствах в рядах новых правых всё ещё продолжает господствовать антироссийская идея. Очевидно не последнюю роль здесь играет то, что лимитрофы счастливо избежали афро-азиатского миграционного нашествия, поэтому «этнический» враг у них остался старый.
В то же время, резкое падение интереса «Старой Европы» к подтягиванию «Новой Европы» до «общеевропейского уровня», а также ориентация Восточной Европы на США, вступивших с ЕС в экономическую войну, наращивает противоречия этих стран со «Старой Европой», которая начинает искать себе в России поддержку в противостоянии с США. Это тоже не способствует переориентации лимитрофов на восстановление нормальных отношений с Россией, зато делает невозможным какое бы то ни было восстановление и развитие их экономик.
То есть, если дело так пойдёт и дальше, то между Россией и традиционным (старым) ЕС может оказаться серая зона разрушенных экономик и полуразбежавшегося населения. Если к тому времени США окончательно будут вытеснены с позиции мирового гегемона, то эта серая зона никому особо мешать не будет, но эвентуально входящие в неё государства будут склонны к поддержке любой силы, направленной на разрыв союза России и Западной Европы, поскольку только противостояние этих империй, в ходе которого обязательно начинается борьба за предполье, состоящее из лимитрофов, поднимает их (лимитрофов) значение и повышает капитализацию. Империи, заинтересованные в союзниках друг против друга, начинают платить и всяко-разно поддерживать ориентирующиеся на них лимитрофные правительства, что позволяет последним создать иллюзию квалифицированного управления, обеспечивающего процветания.
Следовательно, мы с вами можем вывести обратную зависимость: чем выше процветание лимитрофов, тем хуже отношения между Россией и Западной Европой (и наоборот).