Когда детей объявляют «трансгендерами» и, переходя к прямому физическому вреду, пичкают веществами, наносящими тяжкий ущерб здоровью, чтобы подвергнуть калечащей операции, – это явление жуткое, но нельзя сказать, что неожиданное.
История, которая в наши дни разворачивается в Техасе, выглядит слишком гротескной, слишком антиутопической, слишком карикатурной, чтобы происходить на самом деле, но тем не менее она не только реальна, но и отражает идеологию, которая в ряде стран Запада уже приобрела статус, близкий к государственной.
События таковы. Родители 6-летнего Джеймса находятся в разводе. Часть времени он проводит с матерью, Анной, часть – с отцом, Джеффом. Мать считает Джеймса девочкой, называет его именем «Луна» и одевает в платья. В школу мальчик тоже ходит под именем «Луна». Более того, мать готовится, когда ему исполнится 8, начать интенсивную подготовку к операции по «перемене пола». Этот процесс начинается с приема препаратов, подавляющих нормальный процесс полового созревания, так называемых puberty blockers. Это вещества, аналогичные тем, которые используются для так называемой химической кастрации педофилов.
Дело в том, что мать мальчика полагает, что Джеймс – «трансгендер», то есть девочка, в силу жестокого каприза природы родившаяся в теле мальчика. Она пришла к такому выводу после того, как Джеймс сказал, что «девочки такие милые», и проявил интерес к девочкиным игрушкам. Ее поддержал в таком убеждении специалист, с которым она консультировалась, и Джеймс оказался на пути к гормональной стерилизации и, если ничего этому не помешает, к операции, в ходе которой ему отрежут гениталии и сделают некое подобие искусственной вагины.
Однако отец мальчика не согласен – когда Джеймс проводит время с отцом, он охотно идентифицирует себя как мальчика, одевается как мальчик и играет с другими мальчиками в мальчишеские игры.
Ребенок не проявляет того, что считается симптомами так называемой гендерной дисфории – то есть упорного, постоянного и последовательного отождествления себя с противоположным полом. С матерью он играет роль девочки – оказавшись с отцом, как свидетельствует и сам Джефф, и друзья семьи – возвращается к своей естественной идентичности вполне здорового 6-летнего мальчика.
Мать считает отказ отца признать Джеймса «трансгендером» проявлением дурного обращения с ребенком и требует, чтобы отца лишили возможности общаться с ним и лишили родительских прав вообще. Более того, она хочет взыскать с Джеффа деньги на проведение «терапии», которая должна превратить Джеймса в «девочку». Исход процесса пока неясен – хотя в целом судьи обычно склонны принимать сторону активистов трансгендерной идеологии.
При этом в большинстве случаев (исследователи говорят о 80% процентах) даже несомненные детские проявления гендерной дисфории к подростковому возрасту проходят сами собой. И если такой ребенок не попадет в руки либералов, он имеет хорошие шансы вырасти в мире со своим биологическим полом. Более того, на формирование гендерной дисфории оказывает влияние ряд факторов – в том числе влияние со стороны взрослых или окружения вообще.
Читателю, находящемуся вне американского контекста, может быть трудно понять, что происходит. Мать считает своего сына девочкой и воспитывает его в качестве девочки, собирается подвергнуть его воздействию сильнодействующих веществ, которые разрушат процесс нормального взросления. Читатель просто решит, что бедная женщина явно сошла с ума и доверять ей ребенка ни в коем случае не следует. Но в США многие (хотя еще далеко не все) считают, что именно отец является злобным трансфобным фанатиком, который пытается навязать ребенку свои религиозные предрассудки.
С ума сошла не Анна. Вернее, не только она. С ума сошла прогрессивная и либеральная культура в целом. Конечно, ее идеологию разделяют не все американцы, а многие полагают ее пагубным безумием, каковым она, безусловно, и является. Но суды, законодатели и масс-медиа склонны ее поддерживать – что делает эту идеологию квазигосударственной и, более того, активно транслируемой во внешний мир.
Когда бедных детей (Джеймс тут далеко не единственный случай) объявляют «трансгендерами», внушают им, что в их случае природа ошиблась с полом, и, переходя уже к прямому и физическому вреду, пичкают веществами, наносящими тяжкий ущерб здоровью, чтобы потом подвергнуть калечащей операции, – это явление жуткое, гротескное, но нельзя сказать, что неожиданное. В рамках определенной идеологии оно абсолютно ожидаемо.
Это логически неизбежное следствие той предпосылки, что особенности в сексуальных предпочтениях делают человека представителем «меньшинства», которое должно пользоваться той же защитой, что и национальные или религиозные меньшинства. Конечно, сравнивать особенности поведения с расовой, этнической или религиозной идентичностью – это как сравнивать теплое с мягким. Алкоголики и игроманы, или, говоря о сексуальном поведении, люди, подверженные сатириазису или нимфомании, не составляют меньшинств, аналогичных расовым.
Но если вы все же соглашаетесь принять эту предпосылку, из нее неизбежно следует, что всякое неодобрение сексуальных перверсий – это такое же зло, как расизм, и должно всячески искореняться. При этом общество обязано компенсировать долгие века обид и притеснений, которым подвергались люди за свои пристрастия, всячески одобряя, продвигая и поддерживая многострадальные «меньшинства».
Первоначально в качестве угнетенного меньшинства, требующего извинений и компенсаций, выступают гомосексуалисты – а на всякого, кто относится к этой форме поведения недостаточно восторженно, вешается ярлык «гомофоба», который может стоить человеку потери работы, карьеры или даже судебного преследования.
В ряде штатов закон даже запрещает психологам помогать своим клиентам в борьбе с гомосексуальным влечением, которое они сами находят нежелательным.
Потом список неизбежно расширяется, и аналогичная борьба разворачивается за права «трансгендеров» – то есть людей, относящих себя к противоположному полу. Давление со стороны активистов, и даже судебные преследования, обрушиваются на тех, кто не хочет допускать мужчин, которые объявили себя женщинами, в женские раздевалки, смеет как-либо не соглашаться с трансгендерной идеологией или еще каким-то образом проявляет «трансфобию».
В этой ситуации помогать ребенку преодолеть признаки гендерной дисфории – значит идти против мощной общественной волны, нарываться на обвинения в «ненависти» и ставить под удар свою карьеру. Идеология требует обратного – всячески ободрять и поддерживать трансгендерные склонности, даже если они выглядят слабыми – или, как в данном случае, просто навязанными одним из родителей. А что дети, которые могли бы вырасти совершенно здоровыми, в итоге окажутся изувеченными на всю жизнь – этого в соответствующей картине мира принято не замечать.
Как говорил американский философ Ричард Уивер, «у идей есть последствия». Последствия идеи, что нарушения полового влечения или половой идентификации следует объявить нормой, а общество и государство обязано всячески поощрять и поддерживать связанное с ними поведение, уже бросаются в глаза – и это явно плохие последствия.
России не стоит становиться на эту дорогу – потому что уже понятно, куда она ведет. Хотя на нас и будут оказывать давление и внутри страны есть люди, готовые следовать за западными элитами, куда бы они ни пошли, нам стоит – вместе со здравомыслящей частью западного общества – сказать всему этому безумию «нет».
Сергей Худиев, ВЗГЛЯД