Сцены погромов на острове Новая Каледония (входящем в одноименный архипелаг) привлекли внимание мира к этому уголку света, который французская метрополия «забыла» на расстоянии семнадцати тысяч километров от своей столицы. Однако ситуация сложнее и чем выглядит, и чем кажется. Она больше напоминает все-таки бунт, чем революцию
Изображение: © РИА Новости / Сгенерировано ИИ
Но из-за чего такой сыр-бор, что гибнут и получают ранения люди, в том числе и обычный мирняк, и правоохранители?
Из-за того, что Париж за всю свою нео- и просто колониальную эпоху так и не научился разговаривать с теми, кого завоевывал или объявлял своей собственностью, на равных.
Поводом к нынешним событиям стало принятие сенатом Франции юридического акта, который касается избирательного права тех, кто живет на архипелаге. Под предлогом уравнять в возможности голосовать как коренное население, так и тех, кто поселился там десять лет назад.
Канаки, коренные жители, которые составляют примерно сорок процентов населения, поняли, зачем это надо метрополии. Чтобы на местных выборах (а у Новой Каледонии есть более широкие прерогативы, чем даже у Корсики) победы одерживали пропарижские политики.
А что решает местный парламент? А многое. Например, он следит за выполнением соглашений тридцатилетней давности, когда Новой Каледонии дали возможность частично получать прибыль от торговли минеральными ресурсами, а не отправлять все в Париж.
Вот теперь мы у корня, точнее, у корней происходящего. На долю Новой Каледонии приходится примерно треть запасов никелевой руды. Она входит в пятерку основных поставщиков никеля на рынок. А без никеля, как известно, невозможно сегодня автомобилестроение. Отрасль металлургии, несмотря на спрос, испытывает проблемы, поскольку пожирает энергоносители, цена которых идет вверх.
Канаки, стоящие на позициях экономической независимости от Парижа, и их симпатизанты говорят, что они хотят сами распоряжаться своими недрами. Париж отвечает: вы там что, совсем с ума посходили? — и вводит войска. Не только потому, что метрополии, до которой с архипелага только самолетом можно долететь, и на это нужно часов тридцать, требуется единоличный контроль над островами.
На Новой Каледонии расположены военные базы Франции. Там расквартированы морпехи, есть и фрегат-вертолетоносец, есть и боевая авиация. Зачем Парижу содержать такое беспокойное и дорогое хозяйство?
А чтобы иметь вес и влияние в Индо-Тихоокеанском регионе. Регион этот уже вошел в лидеры мировой экономики, а в ближайшие годы там ожидается невообразимые для Старого Света темпы роста. Кстати, среднедушевой доход в Новой Каледонии выше, чем в целом в зоне евро, и в абсолютных цифрах превышает тот, что имеют испанцы и даже итальянцы.
Причины нынешнего бунта, восстания, беспорядков, как угодно назовем волнения, совсем не в том, кто и как голосует или только будет голосовать, а в том, что Париж не хочет делиться ни властью, ни деньгами, ни юридическими полномочиями ни с кем. Вот как сделали Францию унитарным государством с очень мощной, практически все решающей и в любой сфере центральной властью, вот как стали последовательно выдавливать, где мягко и политически, где резко, с использованием армейских БМП и БТР, сторонников самостоятельности экономики в заморских территориях Франции четыре десятилетия назад, так и продолжают это делать.
Вот как попал тихоокеанский архипелаг в объятия Парижа в 1853-м году, так и вырваться из них пытается, но не может.
Движение за относительную независимость в данном случае нельзя все-таки назвать сепаратизмом, но за стремлением к экономической самостоятельности обычно идет и желание большей (или полной) политической свободы. Верно и обратное. Политическая свобода от воли центральной власти (сидящей на расстоянии, напомним, составляющем чуть меньше половины длины экватора) приводит и к экономической независимости.
Макрон, конечно, так себе политик, на «тройку с минусом», но то, что бунты в Новой Каледонии — прямая угроза нынешней государственной конструкции Франции, понял очень быстро. Потому что вслед может начать выражать неудовольствие, например, Корсика. А есть еще и французские Антильские острова вроде Мартиники. Там тоже могут начать задавать неудобные для Парижа вопросы, а движение за независимость в качестве партийной политической силы уже существует.
И что тогда?
Если сейчас не показать, задушив любую попытку возмущения, вводя армию и запрещая соцсети, свою силу, то никто не может дать гарантии, что Франция не потеряет соответствующие территории. Оставшись в итоге лишь в границах европейского континента. Превратившись из сильной державы в европейскую же региональную страну. Вот, собственно, и ответ на вопрос, почему реакция Парижа на происходившее в Новой Каледонии была и столь быстрой, и очевидно жесткой. Потерять имидж «колыбели всех прав и свобод», задерживая недовольных и несогласных, Париж может еще себе позволить, а потерять статус и рычаги влияния, пусть и дурно пахнущие нео- и просто колониализмом, и невозможно, и немыслимо. Но это не значит, что гроздья народного гнева и воли к свободе от прежнего мироустройства уже сняты и выброшены подальше. Нет, им просто нужно еще дозреть.
Елена Караева, РИА